день, проведенный в Грэйтлэнде, открывал новые запахи и звуки. В этом даже имелось особое очарование. Но с тем, что отцовская опека следует тенью, смириться было сложно.
Неужели мэнж изначально опасался, что его сын сбежит из башни? Габриэль не мог в это поверить. Однако человек, указавший на доказательство, был реален, как боль в спине, и спокойно сидел рядом, шурша ложкой по кривым стенкам посудины. Подумать только, защита мэнжа, его магическая печать. Искусное, коварное, древнее колдовство. И очень полезное, если твой сын собирается сбежать в земли бездарей.
Габриэль мысленно похвалил отца, подивившись его хитрости, и укорил себя за то, что не в силах понять замысел мэнжа. Было ясно лишь то, что отец колдовал над ним и знал о побеге. Но когда это случилось? Габриэль не помнил, чтобы отец сплетал пальцы в знаке или шептал слова заклинания в его присутствии. Хотя… возможно, тем самым утром, когда он спал… Нет, тогда почему ни один из магов, встреченных после побега на Янтарном острове, а потом и на Безымянном острове, не обратил никакого внимания на мэнжа? А маг с Грэйтлэнда сразу заметил волшебную печать. Получалось, что защита либо начинала действовать спустя какое-то время, либо ее поставили перед самым отплытием на Безымянном острове. И первое, и второе звучало совершенно невероятно. Подобное заклинание, проявляющееся со временем? Чушь, вздор! Легче было поверить в то, что знак тайно поставили в ночь перед отплытием с Безымянного острова. Впрочем, время и место тайной волшбы не имело большого значения. Ее причина была намного важнее. Если отец, да продлит Тиррацея его жизнь, не желал отпускать пленника, то зачем поставил на него защиту? Если действительно верил, что ни стража, ни крепкая дверь не удержат ценного узника, то ограничился ли только магической печатью? Или… приказал кому-нибудь из своих верных людей следить за мэйтом?.. Возможно, именно поэтому путь до Безымянного острова казался чересчур спокойным. В любом случае океан не оставил надсмотрщикам ни малейшего шанса выполнить задание… О боги, Габриэль похолодел от следующей мысли: ему привиделся отец, чья ослабевшая рука отпускала листок с вестью о кораблекрушении.
– Готтилф, скажи, ты по-прежнему верен Аладару?
Чародей перестал мешать свое снадобье, внимательно посмотрел на Габриэля, словно все еще не верил, что перед ним сын мэнжа Семи островов.
– Я верен магии и четырем богам Элементоса, – уклончиво ответил Готтилф. – У тебя есть какая-то просьба… мой мэйт?
Габриэлю жутко не понравилось, с какой интонацией сказано последнее слово. Готтилф как будто произносил название болезни. При этом отнюдь не страшной. Что-то легко излечимое, вроде насморка. Поэтому у Габриэля сразу появилось второе желание.
– Во-первых, перестань говорить мне «мой мэйт». Я стараюсь не думать о своем прошлом, пока нахожусь в Грэйтлэнде.
После короткой паузы чародей продолжил спокойно мешать зеленоватое варево.
– Именно поэтому ты на глазах бездарей прыгнул в мой вихрь, пытаясь его рассеять?..
– На
