так?
– Эх! Жизнь – сложная штука, друг, много гадостей преподносит нам. И мы по молодости лет, порой, делаем много ошибок, за которые потом расплачиваемся всю жизнь. Сделаешь необдуманный шаг, а потом весь век каешься. Так-то!
– Я пока до такой стадии, вроде, не дошёл…
– Ну и слава богу! А я испытал такое… Всё эта проклятая война.
– Так она давно уже закончилась.
– Только не для меня. Я будто всю жизнь под ружьём. В сорок шестом забрался в эту проклятую дикую страну, думал здесь заживу тихо, спокойно. Но нет же… Ох, как я люто ненавижу этих индейцев!
– Так почему же вы не уезжаете домой?
– Нет-нет! – испуганно замахал он руками. – Там меня не простили. Я ни здесь никому не нужен, ни там… Меня презирают. Но я не изменял своей родине. В этой проклятой индейской стране я живу большую часть своей жизни, но не принимаю гражданство. Я хочу умереть русским.
– Василий Иваныч, да что вы тут какие-то страсти нагородили? Я не пойму, что вам мешает вернуться домой.
– Молод ты и не поймёшь всего того… Ты знаешь, я ведь гвардии старший лейтенант Советской армии. Во время войны был командиром расчёта гвардейского миномета. Слыхал о «Катюшах»?
– Конечно. Ну и что?
– А то, что я должен был её взорвать… Мы застряли в болоте. Война к тому моменту почти закончилась. Наши войска окружали последние группировки немцев и добивали на их территории. Они разбегались по местным лесам и оттуда делали отчаянные вылазки. Я не успел отдать приказание, гитлеровцы подкрались к нам за деревьями незамеченными и внезапно набросились. Меня оглушили ударом автомата по голове. Очнулся я связанным, в каком-то подвале. Всех нас бросили туда. И пробыли мы в том плену всего-то два дня. Нагрянула наша пехота и нас освободили.
– И что же потом?
– Хрен с хвостом! Особист мне ни в чём не верил. Лепил какое-то дело об измене. В общем, арестовали – и в Россию, в лагерь. По дороге бежал. И сколько я натерпелся всякого, не приведи господь! А потом, здесь вот, работал на виноградниках, ремонтировал обувь, был часовым мастером, электриком, потом научился ремонтировать радиоприемники и первые телевизоры. Я даже держал собственную мастерскую по ремонту электробытовых приборов. И сколько эти проклятые индейцы меня дурили, недоплачивали зарплату, воровали моё имущество. Я всю жизнь с ними дрался. После войны в Чили было много русских – все они бежали сюда вместе с немцами. Это были предатели-власовцы и полицаи. Все собирались в церкви. Меня прозвали Комсомольцем и часто задирали. Я со многими тут дрался. Они были отщепенцами – предали свой народ, а я был осужден неправильно. Вот они меня за то и ненавидели.
– Я слышал, Василий Иваныч, у вас первая жена была немка, – поинтересовался я осторожно у разоткровенничавшегося собеседника.
– Да, это так. В молодости я был красивым, весёлым, на гармошке играл. Многие девки меня любили: и польки, и югославки, и немки, и швейцарки, и англичанки… А одна немка повесилась на шею: люблю,
