лаванды и последнего кактуса, затерявшегося между огромных старых амфор, наполовину вкопанных в красноватую землю на заднем дворе у забора. После получасовой экскурсии хозяйка вспомнила, что ей пора в город, и на прощанье сказала:
– Алексей, пользуйся всем, чем хочешь. Попробуй виноград, попробуй плоды кактуса – они как раз поспели. Пока что ты тут единственный жилец. Еще одна пара постояльцев приедет только в конце недели.
Так я и поступал: ел ее виноград, гладил футболки ее утюгом из кладовки, даже кактус попробовал – и как ни осторожничал, этот ярко-желтый плод, казалось бы, аккуратно очищенный от кожуры ножом и вилкой, всадил мне в язык несколько злобных незаметных колючек. Фотка этого эксперимента уже через пару дней затерялась в моем инстаграме, а вот ранки от колючек еще долго напоминали о себе, как я ни полоскал рот морской водой днем и рициной по вечерам.
Рицина – ярко-желтое, довольно крепкое вино из бутылки-чебурашки за 97 центов – направляла взгляд в небо, а мысли в прошлое. В небе такая же ярко-желтая, как рицина, полная луна соседствовала с огромным пятизвездием Кассиопеи, выпершимся на передний план на ярко-чернильном небе. На какое непривычно высокое место ты здесь забралась, Кассиопеюшка! А в какое нежданное место забрался ты сам, Алексеюшка? Еще месяц назад ты и знать не знал о существовании этой виллы, о тени этого балкона над твоей комнатой, о вкусе чертовой рицины и вообще о том, что скоро снова вытащишь для новой поездки свой старый рюкзак, который носит следы стольких пляжей и придорожных камней, полит дождями в стольких городах и порыжел от солнца стольких стран, пошоркан ковролином в стольких самолетах и отелях. Рюкзак многократно усовершенствованный и настолько знаменитый, что стал даже героем эссе. Я написал его здесь же, на террасе виллы, в качестве развлечения и пробы пера. Глядя на рюкзак, я внезапно почувствовал к нему некое одухотворенное уважение, а потому, обложившись фруктами, сигаретами и антимоскитными дымилками вокруг ноутбука, написал следующее:
«Рюкзак и Полотенце,
или говоря книжно, старомодно и трактатно, «О родственных связях предметов экипировки путешественника».
Одним вещам на свете суждена прозаичная жизнь в среде привычной ежедневной рутины, в монотонном служении людям, которое оценивается лишь суммой, уплаченной за эти вещи в магазине, и скоро забывающейся. Еще существуют вещи, вроде бы сделанные добротно и со смыслом, но едва только попадут в круговорот человеческих жизней, как тут же оказываются ненужными, и продолжают существование на обочине, незадействованные, брошенные, – и счастье, если их заметит какой-нибудь фотограф с художественными задатками и не до конца убитым офисной работой подсознанием поэта. Хоть так на них взглянут.
А бывают вещи другого сорта, которым повезло быть задуманными для жизни яркой, полной перемен и впечатлений. Вещам-то самим, конечно, до лампочки. Но если у вещи есть история, то флёр воспоминаний и ассоциаций, которые она способна пробудить, как будто насыщает ее некоей
