Побежал вдоль домов к не облагороженному, поросшему низким глухим кустарником, склону. Там – на узкую грунтовую тропку. Вылетев на повороте из-за густой зелени, он чуть не сбил молодую женщину, гуляющую с коляской. Та охнула, но Семён лишь шарахнулся в сторону, влетев в жёсткие ветки куста, и побежал дальше. Туда, где не должно было быть столько людей.
Впереди возвышалась сияющая на солнце стена городской больницы, а правее её – такой же стеной – большой роддом. Семён в нём родился, и помнил первым своим воспоминанием полуторагодовалого ребенка как мама из окна показывала им с отцом кулёчек, оказавшийся потом его младшей сестрой.
Теперь он, запыхавшись, спешил мимо. Там, ещё дальше по склону в глубине березовой рощи, – боксы инфекционного отделения, куда однажды заперли и его. Он тоже навсегда запомнил, как плакал, стоя на подоконнике окна, высунув нос в высокую для него форточку, потому что на улице стояла мама.
За этим, страшным для него, местом, задвинутое на приличном расстоянии в глубину высоких деревьев, низенькое строение морга. Семён всегда обходил его стороной. Не потому, что боялся умереть. Он сторонился смерти вообще. Ведь она уже забрала всех, кто был ему хоть как-то дорог в этой жизни.
Оббежав стороной морг, Семён оказался у старой теплотрассы, которая протянулась прямой линией на границе города, отделяющей его от густого соснового леса на высоком хребте, что тянулся вдоль долины. Семён подлез под толстые трубы и затем стал взбираться прямо сквозь шершавую траву, в гору.
Шаг его замедлился, он стал дышать глубже и ровнее. Прохладный лесной воздух проникал под плащ, где щекотал вспотевшую спину. И оказалось, что Семён чувствует даже шевеление тонких пушинок на перьях крыла.
Тяжёло дыша, он взбирался без тропы, в лоб штурмуя крутой травянистый склон поросшего сосняком хребта. И это помогало ему привести в порядок свой разум. Столько событий и новых ощущений. Надо бы разобраться со всем этим. Но мыслей не было.
Совершенно точно, – и это Семён уже осознал, – произошло что-то невероятное. Факт тяжёлого крыла за спиной не вычеркнешь. В голове висели два вопроса: как это возможно и что теперь делать? Причём от ответа на первый, как это казалось теперь Семёну, зависел ответ и на второй. Но как бы не крутил в голове он все произошедшие с ним события, ясности не добавлялось. Своих мозгов явно не хватало. А эксперт в этом вопросе так пока и не объявился. Хорошо, что вихрь первых эмоций уже улёгся, и можно было прислушаться к себе, попытаться найти новый путь мысли.
Но вот как бы Семён не старался, пути не было. А крыло оставалось. Всё так же, за спиной.
Запыхавшись, он сел на ковёр из рыжих сосновых игл, приладился к длине крыла, упершегося в землю позади, закрыл глаза. Потом снова открыл и вгляделся вдаль, в голубеющие волны далёких хребтов, расплывающиеся в полуденном мареве. Этот простор притягивал взгляд и вытягивал сиюминутное из головы, оставляя внутри тишину. Покой, которого никогда
