Москву, царские люди ехали в Тушино. Тушинские ополченцы из крестьян перекликались с московскими стрельцами. И те и другие грелись на солнце, теряя боязнь. Разговоры шли пресоблазнительные.
Кто он там, главный тушинец, вор ли, истинный ли царь Дмитрий Иоаннович, простому народу от него одна только прибыль. Поместья господ, служивших Шуйскому, крестьянам роздал. Где прошел истинный государь – всем воля, всем земля.
Знали, хорошо знали москвичи – враг на выдумки горазд. И проморгали… Гетман Вора, Рожинский поднял войско в последнем часу короткой июльской ночи, подкрались к городу, чтобы ударить, когда ни света нет, ни тьмы.
ВыНа правом крыле царского войска стояли татары. К ним подобралась конница донских казаков, которых вел атаман Заруцкий. Заруцкий изготовился для атаки, но тут запели молитву муэдзины, и атаман дал время татарам, чтоб, помолясь, успели заснуть сладким утренним сном. Первым на московские таборы напал конный полк шляхтича Валевского.
Спросонья, в полутьме, среди пальбы, воплей раненых, бьющихся в ужасе лошадей, кинулись стрельцы в разные стороны, себя не помня. Все огромное войско бежало, бросив обозы, пушки, походные церковки…
Рожинский, торопясь сокрушить московские полки, послал всю конницу, всю пехоту… Гоня бегущих, можно и в Москву войти, и взять.
Ваганьковское поле, где стояли дворцовые полки, было обведено рвом, и по всему рву – пушки. Пока бегущие, гонимые, скатывались в ров, пушкари изготовились. Словно огромный, до небес, огненный бык боднул ужасным лбом польскую и казацкую конницу. Было поле зелено – стало красным. Еще скакали обезумевшие лошади без всадников, еще кричали усатые человечьи головы, кубарем катясь по скользкой от росы мураве, но ужас уже был за спинами наступавших.
Развеянные полки строились, а царские давно уже стояли наготове, и теперь пошли. Пошли злые за испытанный позор бежавшие полки.
Пошли по Ваганькову, по Ходынке, через реку и дальше, до самых Химок.
Царь поспешал в Грановитую Палату. Дума сидела, словно у погасшего, холодного очага.
Василий Иванович, садясь на трон, даже плечами передернул.
– Печи, что ли, не топили?
– Тепло еще на дворе, – отозвался дворецкий. – А впереди зима…
Призадумались. Перекроют тушинцы все дороги, без дров Москва насидится.
Первым о делах заговорил государев свояк князь Иван Михайлович Воротынский.
– Вчера, на ночь глядя бежали к Вору двумя толпами, через Заяузье и через Серпуховское ворота.
Государь слушал, уткнув глаза в ладони, и будто собирался прочитать по ним нечто утешительное.
– Господи, убереги от срама русский народ! – сказал он голосом ровным, разумным. – Ладно бы холопы бежали, люди обидчивые, зависимые. Князья бегут.
От кого? От России? От царя Шуйского? Но к кому? К человеку безымянному, бесчестному, ибо имя у него чужое… В казаки всем захотелось?
Но от кого воли хотят, от гробов пращуров? Кого грабить собираются?
Свои
