него. Потом я вспоминаю: мне нельзя никому рассказывать, что я была здесь.
Доктор Преториус говорит:
– …мой зелёный молоток-волк – нравится он вам? Это называется патина, или вердигри. Означает «зелень Греции» со старофранцузского. Это карбонат меди, появляющийся из-за того, что медь окисляется на солёном воздухе. Прямо как Статуя Свободы. Но вы же знали это, не так ли?
Мы ничего не говорим, просто идём следом за ней по лестнице, то и дело с любопытством оборачиваясь на склад и то, что могло быть – или, что вероятнее, не быть – коптером-дроном.
Доктор Преториус останавливается на вершине лестницы и оборачивается.
– Не так ли?
– Ну да. Конечно, – отвечает Рамзи, воодушевлённо кивая.
– Лжец! – рявкает она и мотает длинным коричневым подбородком в его сторону. Я замечаю, что седой ореол её афро-кудряшек дрожит, когда она говорит, и замирает, когда она замолкает. – Какова химическая формула карбоната меди?
Бедный Рамзи! Уголки его губ опускаются. Он, конечно, умный, но не настолько умный.
– Эм… эм…
Доктор Преториус снова поворачивается и шагает по металлическому пролёту, полы пляжного халата развеваются за её спиной.
– CuCO3, – бросает она через плечо. – Чему вас вообще учат в этой вашей школе, а? Всё самоуважение да глобальное потепление? Ха! Давайте, не отставать!
Мы семеним за ней следом, когти мистера Мэша клацают по металлическому полу.
У пары двойных дверей в центре длинной изогнутой стены доктор Преториус останавливается и поворачивается к нам лицом. Она глубоко вдыхает, а потом заходится в приступе кашля, который длится будто целую вечность. В какой-то момент она едва не сгибается пополам, надрывно кашляя. Это немножко портит драматичность момента, но потом она прекращает, так же резко, как и начала, и выпрямляется. Её лицо немного смягчается.
– А! Нечего так пугаться, приятель. Я просто старею, вот и всё. Как тебя зовут?
– Р-Рамзи. Рамзи Рахман. Мэм.
Уголок её рта приподнимается, и она хмыкает.
– «Мэм»? Ха! Что ж, с манерами у тебя получше, чем у меня, дружище. Пригласила вас к себе, даже толком не познакомившись. Значит, у нас тут Рамзи Рахман и…?
– Джорджина Сантос. Джорджи, если кратко. – Я не говорю «мэм». Не могу быть такой же невозмутимой, как Рамзи.
– Окей, Джорджи-если-кратко и Рамзи-мэм. Это была моя небольшая проверочка, ясно? Но с этого момента никакого вранья, ага? С этого момента я вам доверяю. Вы рассказали кому-то, куда пошли?
Мы с Рамзи мотаем головами и говорим хором:
– Нет.
– Не-е-е-ет, – протягивает она, снимает очки с толстыми линзами и нагибается, чтобы поглядеть на нас странными бледными глазами. – Значит, мы договорились?
Мы оба киваем, хотя я совсем не уверена, что знаю, о чём именно мы договорились.
– Договорились, –
