выходите из машины, пока я вас не выволок, – до отеля осталось не больше мили, пешком дойдете. И немедленно заткнитесь сами и заткните рот своей жене!»
«Да вы просто хулиган, – сказал Маккиско. – Вы, конечно, физически сильней меня, но я вас не боюсь. Жаль, что у нас не приняты дуэли…»
Это было ошибкой с его стороны, потому что Томми, будучи французом, мгновенно наклонился и влепил ему пощечину, после чего шофер счел за благо поскорей довезти своих пассажиров до пункта назначения. Вот что происходило в машине, когда вы ее обгоняли. Тут женщины подняли вой, и вся эта катавасия продолжалась, пока лимузин не подкатил к отелю.
Томми вызвал из Канна какого-то своего приятеля в качестве секунданта, а Маккиско, заявив, что не желает брать в секунданты Кэмпьона – да тот и не стал бы участвовать в подобном безумии, – позвонил мне и, ничего толком не объяснив, попросил немедленно приехать. Вайолет Маккиско стало дурно, миссис Эбрамс увела ее в свой номер и дала успокоительное, после чего та благополучно заснула на ее постели. По приезде я пытался урезонить Томми, но он требовал извинений от Маккиско, а тот в хмельном кураже наотрез отказывался их принести.
Когда Эйб замолчал, Розмари задумчиво поинтересовалась:
– А Дайверы знают, что все это из-за них?
– Нет и не должны никогда узнать. Этому чертову Кэмпьону не следовало и вам об этом рассказывать, но раз уж он это сделал… А шоферу я пригрозил, что пущу в ход свою музыкальную пилу, если он только откроет рот. Это дело не касается никого, кроме двух мужчин. Чего жаждет Томми, так это веселой войны.
– Будем надеяться, что Дайверы ничего не узнают, – сказала Розмари.
Эйб взглянул на часы.
– Мне нужно пойти проведать Маккиско – хотите со мной? Наверняка он чувствует себя всеми покинутым, бьюсь об заклад – глаз не сомкнул.
Розмари представила себе состояние, в каком, должно быть, пребывал этот нервный неорганизованный человек. Поколебавшись между сочувствием и антипатией, она согласилась и по-утреннему энергично взбежала по лестнице вслед за Эйбом.
Маккиско, белый как мел, сидел на кровати, его пьяный кураж начисто испарился, хотя он и держал в руке бокал с шампанским. Вид у него был жалкий и злой. Видимо, он всю ночь что-то писал и пил. Смущенно взглянув на Эйба и Розмари, он спросил:
– Что, пора?
– Нет, полчаса еще есть.
Стол был усеян листками бумаги, которые он не без труда собрал, – видимо, они представляли собой длинное письмо; на последних страницах почерк стал размашистым и неразборчивым. В потускневшем под напором утра электрическом свете он нацарапал внизу свое имя, засунул листки в конверт и вручил его Эйбу.
– Это моей жене.
– Вы бы лучше окунули голову в холодную воду, – посоветовал Эйб.
– Думаете? – с сомнением произнес Маккиско. – Мне бы не хотелось быть слишком трезвым.
– Но сейчас у вас
