по-прежнему не понимала, почему должна ехать, но привычно повиновалась уверенному отчетливому голосу, который в свое время заставил ее, в двенадцатилетнем возрасте, пройти через служебный вход парижского театра «Одеон», а потом приветствовал на выходе.
Она было испытала облегчение, выйдя на крыльцо и увидев, как отъезжают Эйб и Маккиско, но в следующий момент из-за угла показался гостиничный автомобиль, и Луис Кэмпьон с радостным криком затащил ее внутрь.
– Я прятался за углом – боялся, что они не позволят нам поехать. Смотрите, у меня есть кинокамера.
Она беспомощно рассмеялась. Кэмпьон был настолько мерзок, что уже даже не казался мерзким – просто он и человеком-то не был.
– Интересно, почему миссис Маккиско так взъелась на Дайверов? – спросила Розмари. – Ведь они были с ней исключительно милы.
– О, дело не в этом. Она там что-то увидела. Правда, из-за Барбана мы никогда не узнаем, что именно.
– Значит, не это вас так расстроило?
– Нет, конечно, – сказал он срывающимся голосом, – это было совсем другое, и случилось оно уже по возвращении в отель. Но теперь мне все равно – я с этим покончил.
Они следовали за впереди идущей машиной на восток вдоль берега, мимо Жуан-ле-Пена, где возвышался каркас строящегося казино. Был пятый час утра, под серо-голубым небом первые рыбачьи лодки, поскрипывая, уже скользили по сизой поверхности моря. Свернув с шоссе, машины стали удаляться от берега.
– Поле для гольфа! – воскликнул Кэмпьон. – Уверен, здесь все и будет происходить.
Он оказался прав. Когда машина Эйба остановилась, восточный край неба уже окрасился в желтые и красные тона, обещая знойный день. Велев завести гостиничную машину в сосновую рощицу, Розмари и Кэмпьон, укрываясь в тени деревьев, подошли к краю выгоревшего от солнца поля, по которому расхаживали Эйб и Маккиско; последний, словно принюхивающийся кролик, все время настороженно вытягивал шею. Вскоре у дальней лунки появились фигуры, в которых наблюдатели узнали Барбана с его секундантом, секундант нес под мышкой футляр с пистолетами.
В явном смятении Маккиско попятился за спину Эйба и отхлебнул приличный глоток бренди из фляжки, после чего, давясь и откашливаясь, решительно зашагал навстречу противнику, однако Эйб остановил его и сам вышел вперед переговорить с французом. Солнце уже взошло над горизонтом.
Кэмпьон схватил Розмари за руку.
– Я этого не вынесу, – почти беззвучно пропищал он. – Это слишком. Мне это будет стоить…
– Пошли, – повелительно сказала Розмари и лихорадочно зашептала молитву по-французски.
Дуэлянты встали лицом друг к другу. У Барбана рукав рубашки был засучен до локтя, глаза беспокойно сверкали, отражая солнечный свет, но настроение было решительным. Он вытер ладонь о штанину. Маккиско, которому бренди, судя по всему, придало бесшабашной храбрости, стоял, сложив губы трубочкой и с напускным безразличием задрав свой длинный нос, пока вперед не выступил Эйб с носовым платком в руке.
