те дни мальчики приняли ее в свое тайное общество, после того как она успешно выполнила несколько секретных заданий, о которых не рассказала никому – даже Яну, поверенному всех ее тайн, – и удостоилась права поучаствовать во встрече на крыше дома Януша близ школы, где они собирались разыскать ЧВЧП – так они зашифровали «человека в черном плаще», который преследовал их в городе. Низкорослый Альберт сказал своим густым баритоном, что человек этот замышляет их убить и его надо опередить. Сложность миссии испугала Эльзу, и она оперлась руками на груду кирпичей, наваленных перед их штаб-квартирой, чтобы успокоить сердцебиение. «Ты с ума сошла, – прокричал Альберт, – ты оставляешь отпечатки пальцев! Из-за тебя нас всех обнаружат». Она поспешно убрала руки и засунула поглубже в карманы. Ее тревожили дурные предчувствия, а также реакция Альберта. Пока она размышляла, что делать, Юшка, правая рука Альберта, ударил ее в глаз кулаком. Она поклялась мальчикам, что ни за что их не предаст, что они могут полностью на нее положиться; когда она вернулась домой, левый глаз обрамлял багровый овал, но она наотрез отказалась рассказать правду, соврав, что играла в мяч и ударилась о перекладину ворот. Боялась ли она проговориться во сне? Разбудил ли ее этот страх? Или же всему виной напряжение, которое витало в доме в преддверии неизбежного отъезда Яна? Они понимали, что предстоит долгая разлука, хотя больше не говорили об этом – может, поняв, что речь идет об отрезке времени, о котором сказать нечего, ибо невозможно его представить; в его рамках сложно строить планы, он отличался от всех единиц времени, которые были известны ей и, по всей видимости, ее родителям. Предстоящий отъезд будоражил воздух, и отец с Яном сложили оружие, как старые вояки. Отец старался внимательно выслушивать планы «молодых пионеров», как он их называл, насчет Эрец-Исраэль и за порогом дома с гордостью рассуждал о независимости и решимости своего сына; «Парень что надо», – говорил он у Яна за спиной. Почему-то это ее не успокаивало, сама суть их разногласий была для нее невыносима; Ян уезжал – это свершившийся факт, и этот факт означал, что кто-то не может ужиться с кем-то, что кто-то должен сдаться и уйти. Так она поняла, что в жизни есть несовместимые вещи и компромисс между ними невозможен. Ян объяснил Эльзе, что отец и мать не могут смириться с его правдой, а он – с их. Родители неизменно отождествляют себя с властями, потому что такая установка поддерживает их собственную власть; к тому же они ошибочно полагают, что нам, детям, нужны авторитеты, без которых мы не станем людьми.
– Ты для меня авторитет, – сказала ему Эльза.
– Верю, – улыбнулся он. – Но надеюсь, что однажды ты против меня восстанешь.
«Способна ли я на бунт?» – спрашивала себя Эльза. Она не раз слышала, как отец говорит матери, что сомневается насчет всей этой сионистской идеи. Ни за какое «духовное богатство», не говоря уже о богатстве материальном, он бы не потащился куда-то, бросив все, что они нажили. «И чего же особенного вы нажили?» –