не только разрешалось – баня играла важную роль в ритуальном очищении православных. Она прочно вошла в церковные обряды – следили лишь за тем, чтобы мужчины и женщины не мылись сообща. Различные религиозные учения требовали обязательного посещения бани после соития (даже освященного брачными узами), прежде чем целовать мощи или иконы, входить в церковь или навещать святого человека. Некоторые духовные лица утверждали, что совокупление делает людей ритуально нечистыми, и потому после супружеской близости и мужьям, и женам требуется омовение. В противном случае людям грозила опасность – они делались уязвимыми для злых духов или бесов. Считалось, что мужчин, которые занимались рукоблудием или имели семяизвержение во сне, посещал дьявол, и им запрещалось “входить в церковь, целовать крест или иконы или получать хлеб причастия, пока они не вымоются”[55]. Равным образом и приходским священникам, у которых случались ночные истечения, обычно не позволялось прикасаться к Святым Дарам. Но если в приходе не было другого священника, который мог бы совершить необходимые литургические обряды, то осквернившемуся разрешалось отправление службы – после омовения. Баня использовалась и для очищения женщин после родов. В обычных обстоятельствах родильнице полагалось ждать сорок дней, прежде чем ей снова разрешалось участвовать в церковных обрядах. Единственное исключение допускалось, если она была при смерти, но в этом случае перед причастием и соборованием она должна была вымыться в бане[56]. В большинстве источников того периода подчеркивается роль бани как средства обретения духовного здоровья, что явно указывало на то, что с ним тесно связано здоровье телесное. Когда свирепствовала “моровая язва”, “блаженная” женщина Юлиания Осорьина бесстрашно посещала больных и, как рассказано в ее житии, своими руками мыла их в бане и исцеляла их[57].
В различных источниках отмечалась важность бани в разных пластах русского общества – от крестьян до знати, от деревень до городов. Даже узникам полагалось посещать баню[58]. Православная церковь примирилась с проверенной временем ролью бани и вобрала связанные с ней обряды в свое учение. Обширный корпус церковных текстов о мытье упростил этот процесс – даже после того как бани впали в немилость во многих других землях христианского мира. Вполне возможно, что первые упоминания о банях в “Повести временных лет” были включены в летопись в качестве своего рода “этнографического анекдота”, чтобы обозначить культурное отличие новгородских язычников от обитателей днепровских берегов на месте будущего Киева, сподобившихся апостольского благословения, – однако к Московскому периоду, на полтысячелетия позже, баня уже полностью встроилась и в повседневные обычаи и верования народа, и в официальную церковную доктрину. Баня успешно пережила обращение Руси в христианство.
Западные европейцы относились к баням и мытью совершенно иначе. Если в Московском княжестве бани сохранились и даже пережили расцвет,
Ibid. P. 169, 208.
Ibid. P. 252, 171.
Kaiser D. H., Marker G. Reinterpreting Russian History: Readings, 860–1860’s. New York, 1994. P. 195–196.
Kollmann N. S. Crime and Punishment in Early Modern Russia. Cambridge, 2012. P. 90; Hellie R. Op. cit. P. 399.
