и перенесли в Астану. Я сам уже многого не узнаю.
Некоторое время мы шли молча, и это бездумное движение отвлекло меня от недавних потрясений, я погрузилась в созерцание и шум города. Мы то попадали под покров тени от красавцев-деревьев, ограждающих улицу, то снова вступали в топящий камни жар. Геометрически выверенные узоры многоцветья газонов и клумб, шум и брызги фонтанов, каскады этажей высотных зданий – все это проспект Достык. Бронзовый казах на постаменте, с домброй в руках, с благообразной восточной бородкой, облаченный в бронзовые же халат и шапку. За его спиной милосердный скульптор соорудил каменную стену с водопадом, видимо, символизирующую горы, среди вершин которых пел свои песни Жамбыл – имя певца выбито на стене. А в нескольких шагах от бронзового акына на фоне плачущих ив и серебристых елей диссонансом огромный рекламный постер, с которого сходит на сумасшедших шпильках Сара Джессика Паркер со своим «Сексом в большом городе». И розы, алые, как восход, целый газон цветущих алых роз.
– Памятник Джамбулу, нашему казахскому поэту, – словно гид, сообщил Данила. – В ночь у подножья Джамбула-горы, сжавшись комочком у снежной норы, мать моя, рабскую жизнь кляня, в стонах и муках родила меня…
– Ого! – потрясенно воскликнула я. – Вы читаете стихи?
– Со школы помню… Кстати, очень хочется есть, а я вижу впереди едальню. Как вам она? Устроит?
– Вполне, – уверенно сказала я, совсем не уверенная в разумности своих поступков.
«Действительно очень хочется есть, – вторила Даниле авторша. – С утра во рту ни маковой росинки».
«Тебя росинкой не накормишь! И что тебе мешало? Могла бы и перекусить, пока я страдала в парке».
«За кого ты меня принимаешь?» – обиженно спросила она.
«За саму себя», – успокоила я преданную авторшу, заходя вслед за Данилой на уютную веранду Итальянского кафе, заставленную плетеными столиками и креслами.
– Не национальное, но вполне уютное, – сказал Данила, отодвигая для меня кресло. – Казахское могу для вас устроить, если захотите.
«Вот и полезло из него петушиное, мужское!» – сказала я авторше, которая уже млела, беззастенчиво разглядывая Данияра-Данилу.
Увлеченная этим порочным делом, она, кажется, не услышала мою реплику, а я, промычав в сторону Данилы «спасибо», занялась изучением меню, что принес черноволосый парнишка-официант. Пересчет тенге в рубли в попытке понять, насколько дорого или дешево обойдется обед, занял достаточно времени, притом, что в кошельке осталось лишь около трех тысяч. Выбрав блюда с учетом последнего факта, я сделала заказ и постаралась поудобней устроиться в кресле и в пространстве.
Веранда, на которой располагались столики, отделялась от тротуара ярко-зеленым кустарником, напоминающим можжевельник или тую. Дуэт творцов с именами Свет и Тень раскрашивал деревянный пол в жар красного и желтого, чуть охлаждая сиреневым, вырисовывал на нем причудливые узоры, чертил теплые линии на лицах и руках сидящих за столиками людей. Официант принес салат, окрошку и что-то мясное
