еще раз, – сказал один из них, – ты натолкнулся на него в коридоре, а потом…
– Что, простите?
– Что случилось, когда ты встретился с Ванденбергом?
Снова этот вопрос.
– Я же уже говорил, – забормотал я, – он ударил меня, и я потерял сознание.
Полицейский – мутные серые глаза, пальцы в никотиновых пятнах – склонил голову и сделал еще пару пометок.
– Хорошо, Лео, отличная работа, – он вдруг улыбнулся мне. – Поболтаем еще.
После допроса я лежал в кровати и рассыпался, падал сквозь трещины в другую реальность – сухую и беспощадную. Я все боялся, что сказал что-нибудь не то, боялся, что на самом деле в том коридоре была камера, которая в скором времени откроет окружающим глаза на мою ложь. Сказать правду сразу мне мешал страх. Я боялся наказания, боялся, что у отца будут проблемы из-за меня.
Очень быстро я понял, что отец винит себя. Тем вечером его коллега – психиатр-криминалист – проводил беседу с Ванденбергом. У него был свой метод – он предпочитал вести диалог с заключенными, когда те чувствуют себя свободно, потому что это располагало к более доверительным отношениям и откровенной беседе. Поэтому Ванденберг и был без наручников, когда коллеге пришлось временно отлучиться из комнаты допроса, чтобы забрать документы у моего отца.
– Не то время я выбрал, – сокрушенно говорил отец, – надо было сразу оставить там эти чертовы документы, но я так спешил домой…
После обеда заявились журналисты. Ко мне пропустили всего одного, но он был невыносим и задавал сотню вопросов в минуту. Я даже не успевал реагировать на его слова.
– Скажи, а что ты почувствовал в тот момент, когда узнал, что Ванденберг на свободе?
Я посмотрел на него, как на идиота, но журналиста это не смутило.
– Я точно не обрадовался, – мрачно ответил я.
– Хм-м… – задумчиво протянул он, – может, есть что-то особенное, чем бы ты хотел со мной поделиться?
– Нет.
Журналист был явно не в восторге от моих способностей вести беседу, поэтому ушел из палаты разочарованным.
Единственным посетителем, которому я обрадовался, был Бастиан. Он пришел в начале вечера. На нем был надет свитер с зеленым динозавром – на рукаве пятно от колы, которую я случайно пролил на него неделю назад.
– Кошмар, – сказал Бастиан, взъерошивая влажные темные волосы, – настоящая жесть.
Я ухмыльнулся. Весь день меня окружали чужие люди – полицейские, которые пугали меня до ужаса, больничный персонал, дотошный журналист, но стоило Бастиану появиться среди тошнотворно-белых стен, и мне стало лучше. Я позвонил ему после обеда под присмотром отца. Оказалось, что Бастиан и сам мне названивал все утро – видел меня в новостях. Я даже испытал некоторое облегчение, когда понял, что мне не придется пересказывать другу все, что со мной случилось.
Мы дружили с самого первого класса. С Бастианом было легко и интересно, он всегда был спокоен, часто задумчив, знал так много вещей, что порой я не понимал, как они помещаются
