на пещеру холл палаццо…
Флавия постояла немного у подножия лестницы – не столько из-за усталости, сколько по привычке. После каждого спектакля, если только разница во времени не была слишком значительной, певица звонила дочке и сыну, но для этого ей нужно было немного успокоиться, «примириться» со своим сегодняшним выступлением. Она прокрутила в памяти первый акт и не нашла, к чему придраться. То же самое со вторым. В третьем акте голос тенора временами дрожал, но рассчитывать на поддержку дирижера не стоило: маэстро нелестно высказывался в адрес молодого певца, за исключением разве что его высоких нот. Сама Флавия выступила хорошо. Впрочем, ничего примечательного. Честно говоря, не самая сложная партия, и возможностей блеснуть голосом и интерпретацией у Флавии было не много. Но с этим режиссером они сотрудничали уже довольно давно; он дал ей полную свободу действий, и драматические сцены сработали в ее пользу.
Флавия разделяла мнение режиссера о баритоне, исполнителе роли Скарпиа, но гораздо лучше это скрывала. Это режиссер решил, что его Тоска ударит Скарпиа ножом не в грудь, а в живот, причем несколько раз. Когда баритон возмутился, последовал ответ, что бессердечие Тоски спровоцировано его собственной жестокостью в первых двух актах, и почему бы ему не создать драматический образ чудовища, продемонстрировав свой недюжинный актерский талант?
Флавия прекрасно видела, как самодовольно улыбнулся баритон, смекнув, что ему дают возможность затмить, перепеть саму Тоску, – и как режиссер подмигнул ей у певца за спиной, пока тот воображал свой триумф. Ей нечасто доводилось изображать убийство на сцене, но заколоть его кинжалом – на премьере, а потом еще три раза, – это ли не праздник?
Слегка приободрившись, Флавия стала подниматься по лестнице, не касаясь перил и любуясь пролетом, который, возможно, нарочно был создан таким широким, чтобы две дамы в пышных юбках могли разминуться или, наоборот, идти рука об руку. На своем этаже певица свернула направо, к квартире.
И замерла как вкопанная. У входной двери лежал букет цветов, больше которого она в жизни не видела. Разумеется, желтые розы – Флавия не могла бы сказать, откуда у нее эта уверенность, – огромная масса цветов, оформленных оригинальным образом и вместо эстетического наслаждения вызывавших… ужас?
Флавия посмотрела на наручные часы: начало первого. В квартире она жила одна, значит, кто бы ни принес эти цветы, он вошел через парадную дверь. И сейчас мог быть где угодно. Флавия постояла, тяжело дыша, до тех пор пока сердце не восстановило свой обычный ритм.
Потом достала телефонино и нашла номер друга, поселившего ее в этой квартире. Он жил этажом выше, но Флавии хватило самообладания понять, что телефонный звонок прозвучит менее угрожающе, нежели звонок в дверь.
– Pronto![19] – произнес мужской голос после четвертого гудка.
– Фредди? – спросила она.
– Да. Это ты, Флавия?
– Да.
Здесь: алло! (
