вниз головой и прижавшись носом к дереву кресла, – папочка, а Том уедет далеко отсюда? Мы будем навещать его?
– Не знаю, дитя мое, – нежно отозвался родитель. – Спроси мистера Райли, он знает.
Мэгги тут же подошла к мистеру Райли, остановилась перед ним и сказала:
– Это далеко отсюда, сэр?
– Очень, очень далеко, – ответил сей досточтимый джентльмен, будучи твердо уверенным в том, что с детьми, если они ведут себя прилично, следует обращаться исключительно в игривой манере. – Чтобы добраться до него, тебе понадобятся сапоги-скороходы.
– Какая ерунда! Таких не бывает! – воскликнула Мэгги, высокомерно тряхнув головой и отвернувшись. На глаза девочке навернулись слезы. Она вдруг поняла, что ей не нравится мистер Райли: было очевидно, что он считает ее маленькой и глупой.
– Тише, Мэгги! Как тебе не стыдно, пристаешь к взрослым с вопросами и болтаешь без умолку, – сказала ее мать. – Ступай, присядь на свою скамеечку и держи язычок за зубами. Но, – добавила миссис Талливер, в душе которой вдруг ожили ее собственные страхи, – неужели это и в самом деле настолько далеко, что я не смогу обшивать и обстирывать его?
– Всего каких-нибудь пятнадцать миль, – сказал мистер Райли. – Вы сможете съездить туда и вернуться обратно за один день. Или же Стеллинг, приятный в общении и гостеприимный человек, с радостью приютит вас у себя.
– Но боюсь, для белья это все-таки слишком далеко, – с грустью заключила миссис Талливер.
Появление ужина весьма кстати позволило отложить этот щекотливый вопрос, а заодно и избавило мистера Райли от необходимости подыскивать какое-либо компромиссное решение – поиски какового он в противном случае неизбежно взвалил бы на себя, поскольку, как читатель уже мог убедиться, человеком он был обязательным и покладистым. И он действительно дал себе труд отрекомендовать мистера Стеллинга своему другу Талливеру, не рассчитывая на благодарность или иное вознаграждение, вопреки некоторым намекам, которые могли бы ввести в заблуждение слишком уж проницательного постороннего наблюдателя. Ведь нет ничего более предубежденного, нежели проницательность, стоит ей взять неверный след, а проницательность, уверенная, что люди в своих словах и поступках руководствуются четкими мотивами, имея в виду совершенно определенный итог, приводит к неизбежной трате сил на воображаемые игры.
Корыстолюбие и измышления, способные оказать помощь в достижении какой-либо цели, чаще всего встречаются лишь в вымышленном мире драматургии: они требуют слишком сильного умственного напряжения, чтобы обвинить в нем большинство наших соотечественников-прихожан. Испортить существование своим ближним можно легко и без особых усилий, достаточно прибегнуть к неохотному согласию или умолчанию, как и тривиальной неискренности, причину которой мы не можем объяснить себе сами, мелкому обману, компенсируемому мелкой же расточительностью, бестактной лести или неуклюжим инсинуациям.
