ли, на Иванов день я хочу отдать его в новую школу, – сказал мистер Талливер. – На Благовещение он возвращается из академии, и пару месяцев я дам ему побездельничать. Зато потом я намерен отправить его в по-настоящему хорошую школу, где его обучат грамоте и сделают из него человека.
– Что ж, – согласился мистер Райли, – нет ничего лучше достойного образования. Хотя, – с нажимом продолжил он, – я не возьмусь утверждать, будто нельзя стать хорошим мельником и фермером, равно как и удачливым торговцем, без особой помощи школьного учителя.
– Я вам верю, – ответствовал мистер Талливер, подмигнув и склонив голову к плечу, – но вот в чем загвоздка. Я вовсе не желаю, чтобы Том становился мельником и фермером. Пустая трата времени. Посудите сами, если я сделаю из него мельника и фермера, он непременно решит, что мельница и земля достанутся ему в наследство, а потом и примется намекать, что мне, дескать, давно пора на покой. Нет уж, слишком часто я видел, как подобное происходит с другими сыновьями. Я не собираюсь снимать одежду прежде, чем лечь в постель. Я дам Тому образование и пристрою его к делу, а уж он пусть потом вьет собственное гнездышко, а не выгоняет меня из моего. А вот когда меня не станет, тогда ему и карты в руки. Я не желаю кормиться жидкой кашицей до того, как потеряю последние зубы.
Очевидно, это и была пресловутая больная мозоль мистера Талливера; тот самый побудительный мотив, придавший неожиданную выразительность его пылкой речи и не исчерпавший себя до конца, потому что еще несколько минут спустя он с вызовом качал головой и ворчал себе под нос: «Нет-нет», – впрочем, постепенно успокаиваясь.
Признаки отцовского недовольства не ускользнули от внимания Мэгги и поразили ее в самое сердце. Как выяснилось, Том запросто мог вышвырнуть отца за порог, отчего их ожидало бы не самое приятное будущее. Стерпеть такое не было никакой возможности, и Мэгги вскочила со своей скамеечки, позабыв о тяжелой книге, которая со стуком упала за каминную решетку. Бросившись к отцу, она прижалась к нему всем телом и выкрикнула, плача и негодуя:
– Папа, Том никогда не сделает ничего подобного! Я знаю, я уверена в этом!
К счастью, миссис Талливер вышла из комнаты, дабы проследить за приготовлением ужина, и мистер Талливер оказался тронут до глубины души, посему Мэгги не услышала ни слова упрека из-за книги. Мистер Райли тихонько поднял ее и окинул взглядом обложку, пока отец посмеивался. Его суровое морщинистое лицо разгладилось, в чертах его проглянула нежность, и он погладил дочь по спине, а потом взял за руки и привлек к себе между коленями.
– Вот, значит, как! О Томе и слова худого нельзя сказать, а? – осведомился мистер Талливер, с ласковой усмешкой глядя на Мэгги. После чего, понизив голос, он обратился к мистеру Райли таким тоном, словно дочь не могла его слышать: – Она уже все понимает, как взрослая. А слышали бы вы, как она читает! Словно заранее знает, что там написано. И не расстается с книгами! Но это плохо, точно вам говорю, –
