меня, Габриэль! Вам не к кому ревновать. Кретьен – это лишь невинные разговоры и детские фантазии, вы же – реальность. Самая лучшая реальность.
Неожиданная исповедь, похожая на признание в любви, настолько потрясла рыцаря, что, всегда остроумный, он не нашелся с ответом. Его распирало от ликования, в голове райской музыкой звучали победные слова: «Я завоевал ее!» Даже в шелесте деревьев ему слышалось услужливое поддакивание: «Ш-ш-шевалье, ж-ж-желанный!» Боясь захлебнуться от восторга, Габриэль закашлялся.
Между тем, соблазненные прохладой буковой рощи, шевалье и его спутница решили прогуляться пешком.
– Сабина, я давно хотел вам сказать… – Помогая девушке спуститься с коня, Габриэль сжал ее в объятиях, и на одно восхитительное мгновение их дыхание застыло.
Наконец, набрав в легкие воздуха и склонившись над лицом Сабины, шевалье впервые в жизни выдохнул:
– Я люблю тебя!..
Продолжение окутал сладкий плен поцелуев.
Раймон де Сен-Жиль и его девятнадцатилетний сын, возвратившись из Прованса, продолжали отвоевывать свои земли, и в каждом освобожденном городе подданные встречали их с восторженной преданностью. После Латеранского собора, лишившего род Сен-Жиль наследных земель, терпению графа пришел конец. Он отказался от переговоров и перемирий и похоронил милосердие под тяжелой могильной плитой. Да и главный переговорщик, он же зачинщик кровопролитной войны – папа Иннокентий Третий, – предпочел умереть летом 1216 года, с тонким сарказмом предоставив ее участникам самим выпутываться из этого продолжительного кошмара.
Война с де Монфором вступила в заключительную фазу. Разделившись с сыном, граф Тулузский отошел к землям Испании, где собирал силы, для того чтобы вернуть самое дорогое, что у него было, – свою столицу.
– Так значит, безгранично преданная Тулуза ждет возвращения своего любимого графа Раймона? – задал де Монфор риторический вопрос, и гонец переступил с ноги на ногу, глядя на его жуткую ухмылку.
А бесстрастный секретарь, закончив читать донесение от епископа Фолькета, вновь уселся за рабочий стол в ожидании дальнейших распоряжений. Но барон медленно отвернулся и уставился невидящим взглядом в окно походного шатра, за которым оруженосец чистил кольчугу в бочке с песком.
– Совершенно верно, ваша милость, – внезапно отозвался растерянный посыльный, решив, что графа интересует его мнение, и Симон, уже позабывший о своем вопросе, вздрогнул.
– Свободен! И скажи стражникам у входа, пусть срочно позовут Амори!
– Отец? – В проеме шатра возник запыхавшийся старший сын. На нем был плащ, наспех накинутый на нижнюю рубашку.
– Завтра утром идем на Тулузу, – решительно произнес Симон, еле сдерживая ярость. – Двинемся форсированным маршем. Ты отвечаешь за арьергард и обозы. Но если будут мешать – бросай их к чертям.
– Что-то
