красивое зеленое дерево, похожее на многолетний дуб.
– Это что? – спросил я, стараясь не намекать на то, что я могу быть временами немножко дебилом.
– Это мудрость.
“Я и мудрость?!” – подумал я. Что-то из области никогда мной не признаваемого. Но я принял ее взгляд, возможно отчасти она была права насчет Бога и насчет мудрости. И мне было приятно слышать это и видеть. Под конец мы заполняли картину брызгами красок различных цветов, отпечатками наших рук, ног и полужопий, из которых мои были похожи на ватмане на легкие какого-то курильщика неизвестной космической дряни, а ее на два разделенный болью слабоумия полушария головного мозга. Мы рисовали и смеялись друг с друга, измазываясь в краске, как окончательно ополоумевшие люди. И это было красиво.
Мы несколько раз принимали душ, смывая засохшие куски краски с наших тел. Я помогал ей, а она завороженно наблюдала за тем, как отмываюсь я. Фиолетовая краска оставляла следы, как будто это синяки после ударов лозиной. Мочалка едва помогла все отмыть ценой собственной смерти. Помывшись, я отблагодарил ее вкусным ужином и не менее вкусным сексом, который забрал у нас всю ночь, пока мы не упали изнеможенные нашим настоящим, где одно мгновение стоило для меня больше, чем некоторые года моей жизни: я засыпал с теплым воспоминанием, как терлись наши руки под покровом краски божественных ощущений… А картину я оставил на полу, чтобы ночью господь мог заглянуть ко мне в комнату и увидеть то, что и нам было не под силу понять…
Broadcast 8
– Что ты тут делаешь? – спросила она, выходя ко мне в кухню из спальни.
– Перевожу дыхание.
– Ты просто зверь. Откуда в тебе столько сил?
– Подарили на день рождения.
– Мне никогда так хорошо не было… Спасибо тебе… – сказала она. Я поцеловал в ее мокрый от пота лоб, шлепнул по ягодице и она пошла в душ.
Я услышал как открылся кран со скрипом и полилась вода под напором. Из-за реки и острова за ней доносился бой колёс поезда по старым рельсам. Где-то там пролетал поезд на запад унося за собой затхлый запах несвежей еды и пыльной одежды простых мечтателей. На восток поезд обычно шёл намного медленнее. Он тормозил перед въездом в город. Говорят, я стал агрессивнее последнее время. Видимо так оно и есть. Я стал не устраивать своё близкое окружение после того, как зудящая внутри слабость говорить правду начала вырываться наружу, впопыхах разрывая бумагу, на которой я по многим причинам, среди которых и лень, отказался выписывать её. Это заметно рвёт меня на части. Я раздражаюсь по мелочам. Меня утомляют люди и я не могу долго разговаривать и вообще находиться среди людей долгое время.
Вспомнил, как недавно одна милая дурнушка прислала мне свой опус с просьбой оценить, чего я никогда не делал из-за правил приличия – не трогать святыню грязными руками. Я просто не берусь за то, к чему так тянутся многие: критиковать, раздавать советы, осуждать и безудержно желать славы. Но
