букашечка, – Эльдар одарил меня заговорщицкой улыбкой, его «букашечки» тоже признавались у нас паразитными, – а ведь тебе и вправду в Крыжовень соваться не стоит.
Мое «протестую!» было жалким.
– Сама посуди, – продолжал Мамаев под одобрительным взглядом начальника приказа, – прибыть инкогнито, то бишь незаметно. Одинокая барышня привлечет нежелательное внимание.
– Барышня может переодеться кем угодно, – холодно улыбнулась я, – бродячей неклюдкой, безутешной вдовой, мальчишкой-разнорабочим, в конце концов.
Семен фыркнул. Я переводила взгляд с одного чародея на другого. Эльдар глумливо щурился, Иван качал головой, шеф попросту ждал любых моих слов, чтоб заржать.
– Простите, что вмешиваюсь, – из темного угла раздалось неуверенное покашливание, – но, кажется, я мог бы поспособствовать Евангелине Романовне сохранить инкогнито.
Про Митрофана мы забыли по прискорбному нашему обыкновению. Секретарь Губешкин был юношей скромным до полного растворения в пространстве. Он, оказывается, с самого начала совещания сидел тише мыши в уголке и только сейчас подал голос.
Крестовский уже открыл рот, чтоб что-то эдакое сказануть. Секретарь боялся его до обморока, и я, этого самого обморока опасаясь, проговорила первой:
– Извольте, Митрофан Митрофанович, я вся внимание.
Семен рот закрыл. Мамаев мне подмигнул, наши с шефом духоборческие экзерсисы его забавляли.
Секретарь сызнова откашлялся.
– Я, господа, и Евангелина Романовна, некоторым образом из упомянутых мест.
– Можно немного точнее, Митрофан? – не сдержался шеф. – Что еще за некоторый образ? Вы родились здесь, в Мокошь-граде.
– А батюшка мой…
Секретарь начал бормотать себе под нос, я его подбодрила:
– Ваш достойный покойный родитель из Змеевичского уезда?
– Нет, – шепнул Митрофан.
Крестовский гаденько усмехнулся, но секретарь заговорил чуть громче, и улыбка начальства растаяла.
– Тетушка у меня там проживает, в Крыжовене. Захария Митрофановна, благонравная старуха самых передовых взглядов.
– Любопытно, – решил Мамаев, – и что же, эта дщерь Митрофана гостье из Мокошь-града не удивится?
– Сказано было, – шикнула я на коллегу, – передовых взглядов барыня.
– Она некоторым образом, – секретарь покраснел, – гадалка.
Шеф хмыкнул.
– Шарлатанка?
– Что вы, ваше превосходительство, дар провидческий тетушке положен.
– Семен Аристархович просит прощения, – улыбнулась я елейно, – за то, что вашу родственницу невольно нехорошим словом обидел. Гадалка, это пер… это расчудесно. Вы, Митрофан, черкните пару строк любимой тетушке: так, мол, и так, кузина Гелечка письмецо с оказией доставит, про жизнь свою поведайте.
– Кузина?
