доктор. Я помогаю твоему отцу.
– Играете в шахматы?
– Нет. Почему спрашиваешь?
– Папа говорит: когда играет в шахматы – это ему помогает.
– Я помогаю по работе.
– Ему нужна помощь?
Папа улыбался:
– Каждому человеку нужна помощь.
Дядя Коля поманил меня пальцем.
– В шахматы – не научился. Но играю в преферанс.
Я онемел от потрясения – какое слово! Про-фре-анс! Никогда не слышал! Его выговорить невозможно… А как играют в этот про-про-анс?..
– Рано тебе. Много будешь знать – скоро состаришься.
– Это хорошо! – радовался я. – Буду ходить, как мой дедушка: с палкой… и – хромать!..
Не понял, чего они снова смеются?..
– Пап, а вот Насте не надо помогать, она всё умеет.
– Ты прав. Настя, хватит суетиться…
Папа уже несколько раз говорил Насте: посиди с нами, не бегай!
Настя делала озабоченное лицо, отмахивалась: некогда! Но я видел: она довольна, что её звали особо.
Я сидел между Настей и мамой. Папа встал с рюмкой в руке, все умолкли.
– Настя, глядя на этот стол, хочется не говорить, а приступить к еде. Причём немедленно. Но не сказать всё же нельзя: вы – удивительная мастерица! Не зря доктор Шрайбер по секрету сказал мне, что эти малосольные огурцы ему снятся. А Николай Михалыч уверяет, что ваши вареники с вишней мог бы сорок штук даже после обеда. Я ему верю. Умение кашеварить – конечно искусство. Но у Анастасии Петровны есть достоинство более ценное – у неё щедрое сердце! А это не каждому дано. Ваше здоровье, Настя!
– Та ви шо?! – Настя ладонью прикрыла рот, мяла лицо, глаза мокрые.
После папиного тоста опять ожили голоса, заполнили комнату. Встретились друг с дружкой рюмки и стаканы, позванивали от удовольствия. Вилки, ножи снова начали трудиться.
Мама наклонилась над моей головой и прошептала в Настино ухо:
– Выпьем, чтоб Степан скоро вернулся…
Настя кивнула и вслепую взяла рюмку.
Бархотка
Мама плакала навзрыд, кусала губы – и вдруг схватила мокрое полотенце, стала стегать меня. Было больно и страшно. Я вопил:
– За что?! За что?!
Но мама не слышала, продолжала клепать по чему попало.
Прибежал Настя, прикрыла меня своим широким телом. Теперь все удары доставались ей.
Потом, наверное, мама устала. Сидела, опустив голову, вытирала слёзы, а Настя рядом, гладила её по плечам:
– Нэ берiть до серця! Прошу вас!
А мне грозила кулаком и повторяла всегдашнюю поговорку:
– Вiн закiнче тюрьмою!
Тюрьма меня не пугала. Вон дядя Стас: работает в ней – и всегда весёлый. По утрам, умываясь, мурлычет песенки, посвистывает не хуже птиц. Значит, тюрьмы бояться нечего.
Меня трясло от недоумения и обиды. По лбу стекали капли воды, повисали
