и запоздало сообразила, что нет ни спичек, ни этих зажигалок «Вандерлайт». Спрятала сигарету в ящик, где брошь О. Надеюсь, недостачу в одну сигарету она не заметит. Зря она курит. Создает ложное впечатление о женщине. Оказала ей услугу. Знала бы она, каким хорошим другом я могу стать. У нее все задатки настоящей леди, нужен лишь друг с зорким взглядом – удерживать ее от глупостей.
Сегодня О. повела на обед Айрис. Ее, а не меня! Старую, блеклую Айрис, которая на мужской лад носит галстуки. Когда вернулись, я была слаще меда, вежливо расспрашивала, как они пообедали, и О. отвечала так, словно я тут и ни при чем. Могла бы оскорбиться, но что мне за дело до них? Очевидно, я переоценила О. Они с Айрис вполне друг друга достойны.
О. опоздала сегодня ровно на двенадцать минут. Не извинилась. Сержант напомнил ей, который час. Кажется, она в ответ пошутила, нослишком тихо, через комнату я не разобрала. Она засмеялась, и, к моему ужасу, сержант тоже слегка хихикнул. Уже со страхом ожидаю по утрам ее появления, с ней в дверь входит какая-то нелепая бесшабашность.
Мне казалось, эти записи отрывочны и разрозненны, однако, перечитывая, вижу, что трудилась прилежно. В моем блокноте еще множество других помет – говорю же, здесь я привожу лишь образчик. Интерес к Одалии сам по себе вполне естествен, даже если мои методы наблюдения кажутся излишне пристальными. С самого начала Одалия пустила в ход свое очарование, а она умеет располагать к себе, когда ей это нужно. Легко было впасть в заблуждение и принять Одалию за личность дружелюбную, даже, можно сказать, искреннюю. Но в те первые недели я сделала небольшое открытие: если внимательно присмотреться, раскрыть глаза (как мне это привычно), можно догадаться, что Одалия, при всем своем очаровании, к людям относится прохладно. Когда кто-нибудь приближался к ее столу, едва заметное, но улавливаемое напряжение стягивало уголки ее рта – и тут же она широко ухмылялась, растягивала улыбку по лицу с небрежной, рассеянной легкостью, будто масло ровным слоем намазывала на тост.
А всех, конечно же, так и тянуло с ней поговорить. Если же не удавалось поговорить с ней, довольствовались разговорами о ней. Сплетня возникла однажды во время обеда, когда мы толпой окружили тележку перед участком, взяли русские пироги, завернутые в газету, бумажные стаканчики с водянистым кофе и завели разговор – и никак уже не могли из него выйти, день изо дня так и ходили по кругу.
– Я слыхал, она ездила с парнем в Калифорнию, он ей показал удар правой, как у Джека Делейни.[6] Она обобрала его и удрала.
– Я слыхала, она снималась раз в кино. Плясала на столе вместе с Кларой Боу.[7]
– Уилл Хейс[8] вонзил свои когти и добился запрета. Дескать, для публичного показа чересчур пикантно. Недостаточно пристойно, понимаете?
– Как удобно.
– На что это ты намекаешь?
– Ничего, просто говорю: поверю, когда картину увижу.
– А
Джек Делейни (Овила Шапделен, 1900–1948) – франко-канадский боксер, чемпион мира в полутяжелом весе, претендент на звание чемпиона среди тяжеловесов, один из самых популярных боксеров 1920-х гг.
Клара Боу (1905–1965) – американская актриса, звезда немого кино и секс-символ 1920-х гг.
Уильям Харрисон Хейс-ст. (1879–1954) – американский политик-республиканец, в 1922–1945 гг. возглавлял Ассоциацию кинопроизводителей и кинопрокатчиков (ныне Американская ассоциация кинокомпаний), которая осуществляла цензуру фильмов в соответствии с этическим «кодексом Хейса» (1930–1967).
