через зеркало книги. Раскрытая книга – это рогатка философской лозы, где прочитанное и ещё непрочтённое скреплены меж собой корешком. Прошлое и будущее врастают друг в друга, удерживая настоящее в наших руках. Грядущее окончание книги не отменяет начала, и мы стоим в своём настоящем, опираясь на конец и начало, на крепкую букву, и входим меж строк, прорываясь вперёд, к неизведанному. Нам жалко, что кончится жизнь, она нам – как друг, но конец – ещё интересней.
Философское лозоходство – что это такое? В микроскопических сдвигах истории – в анекдотцах, в сутолоке житейской – улавливать гулкую поступь титана, эхом которой отзываются восстающие из земли тысячелетия. Аристотель начинает свой титанический шаг там, где одна страница истории сменяет другую. Вот, на скрижалях начертано: начала всего – первые элементы природы. Земля, вода, воздух, огонь. Это физика: сущее. Другая страница – уже Аристотель. И книга его по случайной причине названа правильно – «Метафизика». То, что идёт после физики и говорит о причинах всего: материя, форма, движение, цель.
Так отыщем следы Аристотеля. Будем ходить по степям с «Метафизикой». Будем вслушиваться, ветру степному внимать. У травинки сухой будем спрашивать. Устремимся туда, куда прыжком ведёт его мысль, – от физики к метафизике, от элементов к причинам. Но они всегда меж собою повязаны, как две стороны на одном бумажном листе. Поэтому следует так выбрать место, чтобы прокол тончайшей иголкой одного элемента на первой странице был выходом прямо к причинам – на другой стороне. И место такое имеется. Это цементный завод посреди Казахстана, в тех самых краях, где обрывается след Аристотеля.
В производстве цемента переход от философии физиологов к метафизике Аристотеля скручен в жирную точку: соединение четырёх элементов рождает субстанцию. Она однородная, вязкая, серая – это цемент, сделанный обжигом глины и извести, железом размолотый и разведённый водой. Сплошная аморфность материи. Из неё усилием мысли вырастает домостроительство – полис: фундаменты, стены, колонны, дороги, тоннели. В них клубится движение к цели, собирая нагромождения затвердевшей субстанции в единстве системы под названием общество. Итак – место назначено. В путь!
Тут за стол возвращается наш историк. Пока мы беседовали, он ходил по залу кругами, что-то бубня себе в бороду. Он чем-то очень доволен и спешит поделиться с собравшимися:
– Господа! Я не музыкант. Я всего лишь историк. Хотя я люблю джаз и делюсь иногда своими мыслями о нём, но вы, наверное, смеётесь за моей спиной. Однако сегодня я торжествую, господа! Я клянусь вам, слышите вы меня? Я клянусь! Когда я слушал пластинки Гленна Миллера и Фредди Хаббарда, меня не покидало странное ощущение, в котором я боялся признаться даже себе. Господа! Мне иногда казалось, что играет один и тот же человек.
Всё это очень серьёзно и требует самого аккуратного читательского отношения. Однако есть вещь ещё более серьёзная, и поэтому я скажу
