животные…
Она даже не почувствовала боли. Новорожденный ткнулся носом в её бок, и тут она увидела вокруг других: гиганты, приплывшие из неведомых далей, пели гимн во славу чуда рождения!
Потом она лежала на тёплом песке, солнце таяло в море, и оранжевое растекалось по синему. Поодаль потрескивал бледный костер. Малыш тихо посапывал на руках у Морехода, и тот с нежностью всматривался в крохотное личико, – какие мысли обуревали его?.. А она смотрела широко раскрытыми глазами в высокое небо, и по щекам её катились слезы. Она плакала от счастья, ибо до сих пор, оказывается, не знала – какое оно!– и чувствовала, будто растворяется в этом небе, в этих закатных лучах, в этом песке… И на память пришли слышанные когда-то слова: "…снизошла благодать Божия…"
– Да, – прошептала она, – да!..
***
Они поселились в доме на окраине. Вокруг дома был сад – дикий, неухоженный, но им нравилось. Вдали синели горы, а шум прибоя был еле слышен. По ночам они любовались огнями Города.
Яхта Морехода ржавела у пирса. В доме было мало мебели, скрипели старые дощатые полы, на чердаке шуршали застенчивые тени, но были камин и кот, детский смех и вездесущий топот маленьких ножек. Всё, что нужно для счастья.
Как-то они решили выбраться в город. Она вышла первой, он задержался, закрывая калитку, сын сидел у него на руках.
И в этот миг налетел вихрь! – длинное, неестественно долгое тело Кареты – долгое, словно поезд… Она с нетерпеливым гневом ждала, пока та проедет, поднимаясь на цыпочки и вытягивая шею, чтобы разглядеть их на другой стороне. Грохот колёс и копыт оглушил её, и она не могла дождаться: когда же это кончится?!. Но когда наступила тишина, она поняла, что Карета стала между ними. Распахнулась дверца, и она инстинктивно бросилась внутрь, стремясь поскорее прильнуть к противоположному окну – убедиться, что с ними все в порядке, – и увидела… Но вздох облегчения прервался щелчком захлопнувшейся двери, и Карета рванулась ввысь, оставив далеко внизу их растерянные лица.
– Не-е-ет!!!
…Я тогда в конце концов справилась с дверцей – и вывалилась из Кареты наружу. И повисла в пространстве. Меня окутала плотная серая пустота… Стало непереносимо холодно, и дикая тоска проглотила сердце. Вдруг нахлынуло странное осознание сгустившейся неподвижной вечности – и неизбывности этой тоски… Далеко внизу Карета сделала в мглистой бездне крутой разворот. Кони яростно и обречённо перебирали в пустоте ногами, им было тяжело. Глаза их горели огнем, из ноздрей вырывался дым… Поравнявшись со мной, Вишнёвый Лакей вытянул руку и втащил меня к себе на козлы.
– Дура!.. – рявкнул он. – Ты же могла остаться в Нигде! – и впервые я уловила на его лице какое-то проявление чувств.
***
…Диван… Дрипсы на люстре очумело таращат глазёнки… Запах лекарств… Я точно вынырнула со дна глубокого озера. С трудом вынырнула… Что же – всё только сон?! От этой мысли хотелось взвыть – и я завыла. Дико, надсадно, утробно! – так, что стало больно в груди. Какое право они имеют – кто они? – чтобы так поступать со мной!..
