Буслаева, лежащий на столе, дернулся и, съезжая по полировке от виброзвонка, заиграл егерский марш.
– Опять Ромасюсик, – сказала Дафна, взглянув на него.
Меф передернулся.
– Я не буду отвечать!
– Лучше ответь, а то опять отрезанные трубки будут трезвонить или голос из раковины забулькает, как позавчера! Ты же знаешь, какой он приставучий!
– Он приставучий, а я упрямый, – сказал Меф, решительно выключая мобильник.
– Чего так плохо? Разве ты не пойдешь к Прасковье? – не без коварства удивилась Даф.
– Да не хочу я туда ходить! Там ужасно мерзко! Прасковья сидит и глазами меня пожирает, а в углу торчит Ромасюсик и противно сосет леденец. С причмокиваниями, гадко так! Натуральный суккуб, только естественного происхождения! – кривясь, сказал Меф.
Даф отвернулась, пряча улыбку. Она видела, что ее система приносит результаты.
Не так давно Дафна сообразила, что запрещать Мефу принимать постоянные приглашения Прасковьи бессмысленнее, чем заливать костер бензином. Меф или пойдет из упрямства, потому что не выносит, когда кто-то им командует, или даже не пойдет, но тогда ему будет казаться, что он хотел пойти и просто сделал одолжение. Чтобы такая ситуация не возникала, Даф сработала на опережение. Она сама стала требовать, чтобы Меф почаще заглядывал к Прасковье.
Меф послушно сходил раза три, после чего взбунтовался и перестал отвечать на телефонные звонки. После этого по Москве дважды или трижды прокатывались стремительные ураганы, всякий раз случавшиеся почему-то после неудачных звонков Ромасюсика.
Дафна настояла, чтобы днем заглянуть к Эссиорху. Приглашение Арея ей активно не нравилось, и она не без оснований подозревала подвох.
– Мы можем верить Арею, – сказал Меф.
– Но не можем верить мраку! – отрезала Даф.
– Но Арей не мрак, – сгоряча заявил Мефодий и тотчас озадаченно притих, поняв, что ляпнул что-то не то. Если Арей не мрак, то кто ежедневно отправляет в Тартар тысячи и тысячи русских эйдосов, обрекая их на вечный плен?
– Странная штука! И Арей вроде благородный. И Евгеша неплохой. И Улита, и Чимоданов, и Ната тоже нормальные, в целом, люди. И я тоже мраку служил… А все вместе мы губили больше народу, чем если бы работали в газовой камере, – сказал Меф.
Дафна перестала вытирать стол.
– В том-то все и дело. Абсолютное зло само вредить особенно и не может: оно связано светом. Все зло в мире осуществляется злом неабсолютным, серым, опосредованным. То есть жертвами первичного зла, которые несут его и другим тоже, одновременно убивая себя. Ну как сотрудники табачной фабрики или оружейного завода – вроде и не хотят никого убивать и сами по себе, может, люди хорошие, а все равно получается косвенно, что убивают. Можно, конечно, говорить, что они сами не заставляют людей курить или друг в друга палить и что, уйди они с работы, другие придут, – только это уже отмазка.
Эссиорх
