а лучше пары-тройки, чтобы не так часто стирать приходилось. И стиральный порошок.
– А? – Перси захлопала ресницами. – Стиральный порошок?
– Одежду стирать. У тебя мама не стирает?
– Горничная стирает, мы же не в додинастийной эпохе живем, – она скрестила руки на животе. – Я к этому даже не приближаюсь.
– Ну, а я приближаюсь. Открой пока окна везде, а я проверю, рабочий ли пылесос. О, кстати! Если что, можно по сети заказать. Адрес бы еще выяснить, хотя я думаю, тут налажена система.
Втягивать Персефону в уборку полностью я не решилась, но выдала ей тряпку и велела протереть пыль. А сама взялась сначала за пылесос, потом за тряпки, потом за швабру. Я чистила, драила и скоблила, я собирала мусор в найденные в той же кладовке пакеты, я перемыла своим гелем для душа несколько тарелок, пару вилок, ложку (единственную, и слегка погнутую) и три чашки, одна из которых была треснута. Я отчистила до блеска почти все, что попалось мне под руку. Пряди волос вылетали из косы, руки к концу дня покраснели, но хотя бы было чисто. Персефона, едва лишь диван оказался чистым, залезла в свои безразмерные чемоданы, выискивая отрезы ткани, а потом принялась мастерить с ними что-то. И когда я закончила с уборкой, диван оказался обтянут лоскутным чехлом. Я даже не видела, чтобы она шила что-то такое.
Закончив с уборкой, я быстро смыла себя пыль, распихала вещи по местам, выбралась во двор и подмела и крыльцо. Ну как подмела – на четвереньках проползла по нему, вытирая тряпкой. Пригодилась бы хорошая метла, чтобы смести пыль с дорожки, да упавшие листья. И я бы просыпала ее у краев гравием, скосила траву… словом, будь у меня больше ресурсов, я бы сделала все идеально.
– Знаешь, – задумчиво протянула Персефона, смотря на то, как я начищаю чайник, у которого ручку разъела ржавчина. – Нормальные существа для этого используют магию.
– Ты колдовать умеешь? – со смехом, без агрессии, спросила я. – Я вот нет. И ты нет. Ты лучше скажи, у тебя есть какие-нибудь деньги? Надо много чего докупить, а мои счета заморожены, потому что все, что на них было, типа собственность Предателя Пятимирья.
– У меня есть кое-какая сумма, но там не очень много, – она поморщилась. – Вопреки слухам, мои родители не балуют меня, и не дают сорить деньгами направо и налево.
– А жаль, нам бы деньги пригодились, – я отставила чайник в сторону и полезла в свои чемоданы. – Вот повезло тебе со мной! Не проживи я всю жизнь в бегах, сейчас бы без чая сидели, а я стащила пару пачек в больнице.
– Украла? – Персефона недоверчиво изогнула бровь.
– Украла, да.
Я так и зависла полусогнутой над этими чемоданами. Для меня-то такой образ жизни был естественен, но вот что чувствовала Персефона?
Это была нелюбимая папой моя привычка – думать о других. Думать об их чувствах, заботиться, обращать внимание на то, как ими могут быть истолкованы мои поступки. У моего папы такого не было. Ему было плевать на всех, кроме себя. До недавнего времени я думала, что на меня ему
