Белом море волны рыщут.
Рифы голодны с утра
И охотятся за днищем
Яхты юного Петра.
День и ночь идёт охота.
Гром хохочет, как упырь.
Метит молний позолота
Дальний берег, монастырь.
И епископской молитвой
Причастили уж царя.
Только лоцман, морем битый,
Ухмыляется не зря.
Он к штурвалу как прикован,
Как распятый на снастях.
Борода блестит подковой
На зажатых челюстях.
И выглядывают скалы
Из бушующей воды,
Из засады зубы скалят
В предвкушении еды.
– Эх вы, трусы! Не матросы!..
И – к штурвалу государь.
Тут возьми в горячке лоцман
Государя и ударь.
Мол, и сам тут за царя я,
Мол, штурвал свой, как жену,
Никому не доверяю,
Потому не потону.
Как сказал он, так и сделал.
Поседел не по годам,
Но причалил яхту целой
К Соловецким островам.
Пётр сошёл на берег скоро.
Сплюнул кровь солёных слов:
– Как зовут тебя, помора?
– Кормщик я, Антип Панов.
Грянул царь при всём народе:
– То, что врезал, не жалей.
За удар по царской морде
На, Антип, семьсот рублей.
Подарил кафтан помору,
Даже шапку дал свою…
Хорошо бы, в нашу пору
Врезал кто-нибудь Кремлю.
2010 г.
Паводок
Эх, снега… за былую красу
Да не будут помянуты лихом.
Как цыганка, гадает скворцу
На ладонях проталин скворчиха.
Потеряла река берега.
А сугробины тают и тают.
На широкую ногу снега
С половодьем в обнимку гуляют.
Будто знают, что жизнь коротка,
Что опять их пичуги отпели.
Деревушка плывёт в облака,
Словно яхта, под парусом ели.
По оврагу орущий поток,
Как драчун, где-то выломал доску.
В поле бывшей метели шматок,
Как рубахи разорванной лоскут.
По России зима и весна
Снова сходятся стенка на стенку.
Каждой луже дорога тесна.
Только лесу разлив – по коленку.
Пашня тянет надувы взасос,
Благодарная давним позёмкам.
Что январь белозубый нанёс,
То целует апрель чернозёмный.
Ярый паводок льёт через край.
Снеготал – по логам да распадкам.
Напоследок, хотя, погуляй!
