из них мне ответили. Людей из списка Мами не знал никто. Двое предложили мне связаться с парижскими синагогами, где могли сохраниться списки тогдашних прихожан.
– Спасибо, – в недоумении поблагодарила я обоих советчиков, – но моя бабушка католичка.
Анни, практически не удостоив меня взглядом, бросает рюкзак за прилавок и ныряет на кухню. Я вздыхаю. Превосходно. Похоже, нам предстоит один из тех еще деньков.
– Я уже перемыла все миски и подносы! – сообщаю я дочери, принимаясь убирать пирожные с витрины. Через несколько минут будем закрываться. – Сегодня почти никого не было, так что у меня выдалось свободное время.
– Так ты все же заказала билет на Париж? – Анни появляется из кухни и стоит в дверях, уперев руки в боки. – Раз уж было столько свободного времени?
– Нет, но зато я… – Продолжать бесполезно. Анни выставляет вперед руку, не желая слушать.
– Нет? Отлично. Это все, что я хотела знать. – Она явно заимствует фразы из лексикона отца, стараясь выглядеть взрослой.
Мне только этого и не хватало.
– Анни, ты же не слушаешь меня, – говорю я. – Я позвонила в…
– Знаешь, мам, раз ты не хочешь помочь Мами, я вообще не понимаю, о чем нам с тобой разговаривать, – неприязненно прерывает меня дочь.
Я вздыхаю. В последние месяцы я только и делала, что пыталась всячески обхаживать Анни, носилась с ней как с хрустальной вазой, – меня очень беспокоило ее состояние, то, как она переживает последствия развода. Но, честно говоря, я устала постоянно ходить в виноватых. Тем более что я не виновата.
– Анни, – мой голос звучит твердо. – Я бьюсь изо всех сил, чтобы удержать нас и все здесь на плаву. Мне понятно твое желание помочь Мами. Я тоже хочу ей помочь. Но у нее Альцгеймер, Анни. Эта ее просьба просто неразумна. Ты только послушай, что…
– Неважно, мам. – Дочь снова перебивает меня. – И так все ясно. Тебе ни до кого дела нет.
Она снова шмыгает на кухню, а я бросаюсь следом, сжимая кулаки и пытаясь обуздать эмоции:
– Куда это ты? А ну, вернись немедленно, разговор не окончен!
Именно в эту секунду звякает колокольчик на входной двери, и, оглянувшись, я вижу Гэвина в линялых джинсах и клетчатой фланелевой рубахе. Встретившись со мной взглядом, он запускает пятерню в непослушные темные волосы, которые, замечаю я рассеянно, не помешало бы подстричь.
– Я, наверное, не вовремя? Помешал? – спрашивает он и смотрит на часы. – У вас еще открыто?
Выжимаю улыбку.
– Конечно, Гэвин. Заходи. Чем могу служить?
С нерешительным видом Гэвин подходит к прилавку.
– Ты уверена? – уточняет он. – Я могу зайти завтра утром, если…
– Нет, – настаиваю я. – Все в порядке, ты извини. Просто мы с Анни… разговаривали.
Гэвин молча смотрит на меня и улыбается.
– У нас с мамой, помнится, случалось много разговоров, когда я был примерно в таком возрасте, как Анни, – говорит он, понизив голос. – Не
