были дела поважнее. Максим уже много часов сидел в углу на деревянном стульчике, спинка и сиденье которого были обиты неприятной тканью, со временем покрывшейся дырками от сигарет и зажигалок. Максим медленно ковырял из них поролон и пальцами скатывал его в кусочки. Тяжелая рана его души, высеченная тупой, оглушающей болью, нокаутировала, мальчик был подавлен. Детские забавы и развлеченья мальчику тринадцати лет в одночасье перестали быть интересны. Все, что он знал раньше, прекратилось в один миг, ни его школьные друзья, ни соседи, ни кто бы то ни было еще уже не имели никакого значения. Максим хорошо понимал, что никто из тех, кого он знает, за ним не придет, у этих людей есть свои дети, а Максим им чужой. И он не знал никаких родных, кроме троюродной сестры мамы, о которой она упомянула лишь однажды. Людмила никогда с ней не общалась, и мальчик не ждал, что она объявится. Он сидел на этом жестком, неудобном стуле, в окружении грубых, равнодушных к его горю людей, и мысли, что за ним никто не придет, накатывали на него волнами снова и снова. Под воздействием глубочайшей психологической травмы, ощущая себя самым одиноким существом на планете, Максим оказался на грани душевной болезни.
Вечером мальчик остался в комнате один. В коридоре за дверью послышался разговор, в комнату кто-то зашел, но у маленького Максима это не вызвало интереса, и он продолжал ковырять стул. Тем временем человек подошел к деревянному столу в двух метрах от мальчика, стол напоминал школьную парту. На столе стояла грязная посуда и остатки, если это можно так назвать, завтрака. Максиму дали сосиску на вкус как бумага и кусочек плавленого сыра с ломтиком хлеба. Мальчик под уговорами толстого милиционера, кожа которого была покрыта пятнами, согласился позавтракать, но смог выпить только полкружки чая и откусить кусок сосиски, больше в горло ничего не полезло. Недоеденный завтрак так и остался в тарелке на краю стола. Человек, посмотрев на эту импровизированную трапезу, с сожалением выдохнул, там же взял табуретку и сел напротив мальчика. На минуту воцарилась тишина.
– Здравствуй, Максим, – сказал мужчина, его голос был спокойным и мягким, совсем не таким, как у дяденек милиционеров.
Максим не отреагировал, ему было все равно, что происходит вокруг, но мужчина не продолжал, похоже, он прекрасно понимал, что мальчику пришлось пережить, и знал, что давить было нельзя. Незнакомый человек терпеливо ждал, не произнеся больше ни слова. Поначалу мальчик не придал всему происходящему значения, на протяжении целого дня много разных людей ходили туда-сюда по своим делам, мало ли кто это, посидит и уйдет. Но мужчина, не навязываясь, твердо стоял на своем. Максим чувствовал его взгляд и удивился, когда спустя долгое время тот даже не пошевелился. Прошло больше тридцати минут, и все это время они сидели в комнате одни, друг напротив друга. Для мальчика время шло иначе, оно, как и все остальное, не имело никакого значения. Понемногу мозг начал оживать от тяжелого сна наяву и вырываться из забытья, в мальчике просыпалось природное
