сказал старик.
Он уже открыл дверь юрты, даже не обернувшись; затем скрылся в полумраке юрты вместе с псом. Обескураженный Бату повернулся к жене орлока, которая с улыбкой смотрела на него. Из детородного возраста она давно вышла, но во взгляде, устремленном на огорченного воина, сквозило что-то материнское.
– Не люблю отправлять гостя ни с чем, – проговорила она. – Хочешь соленого чаю?
Из юрты донеслось недовольное ворчание. Тонкие стены не мешали Субэдэю слышать каждое слово.
– Почту за честь, – ответил Бату.
Чай он пил до самого вечера. Субэдэю его присутствие не слишком мешало. Старик ограничился свирепыми взглядами, в течение нескольких часов молча чиня свой лук, а Бату вел вежливую беседу. Ариуна – так звали жену орлока – оказалась приятной женщиной, а вести, которые привез гость, потрясли ее до глубины души. Даже Субэдэй фыркнул, когда Бату рассказал о землях, отошедших ему по отцовскому завещанию. Одним росчерком пера Угэдэй отдал ему большую урусскую вотчину. Чувствуя пристальное внимание Субэдэя, Бату объяснил Ариуне, что после смерти Чингисхана часть тех земель принадлежала Угэдэю. Старик буквально прожег Бату взглядом, давая понять, что с памятью у него все в порядке. Царевич не поднял головы, и Субэдэй снова занялся плошками с кипятком, роговыми пластинками и клеем.
На закате старик встал и со стоном потянулся.
– Пойду гляну на скот, – сказал он жене.
Бату безучастно смотрел себе на ноги, но лишь услышав Ариунино «ступай за ним!», с ухмылкой поднялся и вышел. Порой мужчинам не договориться без участия женщины.
Пес, ни на шаг не отстающий от Субэдэя, при виде Бату оскалился, но хозяин велел ему успокоиться. Мужчины проверили, как привязаны животные в небольшом загоне, потом осмотрели козу, которая должна была вот-вот окотиться. Оба по-прежнему молчали, но Бату стало куда уютнее; он уже не чувствовал себя незваным гостем, как в юрте у Субэдэя. В загоне старик держался намного непринужденнее и жестом попросил Бату осмотреть козу. Тот кивнул и нащупал пальцами еще не родившегося козленка.
– Осталось немного, – объявил он. – Коза чувствует себя хорошо.
– Верно, – согласился Субэдэй, выпрямляя спину. – И я тоже. Жизнь тяжела, Бату, но, по крайней мере, может быть простой. Здесь она простая.
С годами он сильно похудел, но его суровое очарование осталось при нем. Где бы ни оказался багатур, за простого пастуха его не принял бы никто. Его глаза видели взлеты и падения империй. Они зрели Чингисхана отроком.
Бату промолчал. Немного спустя Субэдэй вздохнул и взялся за деревянный поручень загона.
– Ну, говори, чего ради проделал такой долгий пусть. Предупреждаю: о дрязгах в Каракоруме мне ничего не известно. Шпионов у меня больше нет, если ты на это рассчитываешь.
– Никакого расчета нет. Просто посоветуй, кому можно довериться.
Совсем как чуть раньше Ариуна, Субэдэй пытливо заглянул ему в глаза и заметно успокоился.
– Спрашивай,
