Бог убеждает: "Дыши!"
В пыли все блокноты, ковры и иконки.
За шторой коричневой, в серых листках,
за коей лучи так осенне играют,
сижу на кроватных, измятых мостках,
гнию, будто пень, без тебя увядаю…
Просвириной Маше
Пополнившие ряды святых
Сегодня свалка туш, раскрошенных сраженьем,
помятых касок, спин в недышащем строю…
Настигли нас вчера кровавым униженьем
погибель, жар и страх в участливом бою.
Сплетенья грязных тел и разных камуфляжей,
ужасный перемес, безжизненность в юнцах.
И вороны клюют, кружатся с жаждой кражи.
И по стволы штыки в израненных бойцах.
Затихли стрельбы, гром, кричащие солдаты,
осела копоть шин, сапог, ремней, ветвей,
застыли все глаза в одной единой дате,
со сценами гранат, ударов, пуль, смертей…
Случился полный крах, ведь пали все герои.
Никто не сдал и пядь, входя в число святых!
Закончен был наш полк средь мух, большого роя,
как был дострелян я, последний из живых…
Чужой весне
Вокруг апрель, но снег в аллее.
Старухи в выцветших пальто.
Подошвы новых бот белеют.
Сижу в прострации пустой.
Болею грустью без предлога,
растерян меж событий, толп.
Карниз нагнулся над порогом.
И как раскрытый циркуль, столб.
Ручьи же торят путь до ямки,
чтоб лужей, малой речкой стать.
Земля, как глина, стала мягкой.
В окно, меж рам взирает мать.
Светлеют акты всей природы,
цветнеют формы лиц, одежд.
Дружнее стала жизнь народов.
И воздух чистый очень свеж.
В глаза настырно лезет лучик.
В букашек вылезших плюю.
Плоды под солнцем спеют лучше,
что разродятся к сентябрю.
Подъезд, как склеп и грот холодный,
как древний замок, конура,
в котором быт сырой, уродный
от ночи к ночи, и с утра.
Округа всё ж добрей, теплее!
Идут навстречу друг и друг.
Влюблённых пары всё теснее.
Лишь я один, как старый жук…
Грузиночка
Ты вся грациозна, как чёрная кобра!
Спустилась с предгорий, уклонов иль гор
в надеждах гнезда и охоты иль корма,
сплетенья с самцом откровеньями пор.
Мой
