напялил кирзовые сапоги.
– Ну, спасибочки, – сказал он и взял со стула замусоленную телогрейку. – Пойду я.
– И куда ты с такой рожей? – хмуро спросил я. – Тебя сразу в ментовку заметут и навесят все глухари за последние полгода. Для галочки.
Женька натянул на себя женскую трикотажную шапочку, островерхую, с немыслимым ярким узором.
– Да не, я дворами пойду, доберусь до домов двухэтажных, деревянных, там замков кодовых на подъездах нет, и подвалы – роскошь, а не подвалы, теплые, с электричеством, и наших там еще нет, не расчухали. Я, можно сказать, единственный квартиросъемщик. Пойду я потихонечку, жаль, что только спасибо тебе и могу сказать. – Он несимметрично улыбнулся своей распухшей, лилово-синей физиономией, помахал мне рукой-лопатой и вышел за дверь осторожно и быстро, чтобы не впустить в комнату холодный воздух.
Нужно повесить в дверной проем брезентовую штору, чтобы мороз не лез, когда дверь отрывается, подумал я и вылил сахарную воду из стакана в помойное ведро под умывальником. Давно у меня на душе не было так паршиво.
Я вышел на крыльцо и посмотрел Возлюбленному в след. Он шел медленно, нелепо размахивая руками, высоко и неуклюже поднимая ноги, словно боясь повредить свежевыпавший снег.
Он был страшен как смерть, этот Женька Возлюбленный. Он был плохо одет. От него пахло сырым подвалом и немытым телом. Он возбуждал щемящее чувство вины, от которого хотелось вылезти из собственной шкуры. Хотя в том, что он стал таким, виноват только он, а никак не общество, и уж ни в коем случае не я. Если бы он попросил у меня денег, или хотя бы съел весь пакет сушек, это чувство вины, может, и не взяло бы меня за горло. Но он просто закрыл за собой дверь – аккуратно и быстро, чтобы в мое жилище не проник холодный воздух. И как это ни смешно, я почувствовал себя лично ответственным за его разбитую морду, отбитые почки, и то, что он чудом не замерз в кустах, потеряв сознание.
– Эй! – крикнул я Женьке. Он не понял, что это ему, и продолжал шагать, высоко поднимая ноги.
– Возлюбленный! – заорал я, и это слово странно прозвучало в пустом, заснеженном школьном дворе.
Женька застыл на секунду и резко обернулся.
– Куда ты шагаешь? – крикнул я, злясь на себя. – Ворота там. Ключ у меня.
– Да я перелезу, – махнул рукой-лопатой Женька. – Чего тебе бегать?
– Ходи сюда, – приказал я, и Женька потрусил ко мне, высоко задирая ноги в кирзовых сапогах.
– Ты бы, брат, зад не морозил, мне этот забор перемахнуть как два пальца ... обплевать, – запыхавшись, сообщил он мне радостно.
– У тебя же почки отбиты и ноги болят, – буркнул я и пошел зачем-то к воротам, хотя ключей у меня с собой не было.
– Да ух ты господи, справился бы, – бежал за мной Женька вприпрыжку.
Мы подошли к воротам.
– Ключи забыл, – хлопнул я себя по карманам и пошел обратно в сарай.
Женька попрыгал за мной.
– Да через забор я, чего ноги топтать...
