закат углём
над книгою и прахом.
Но сдуется крылом
окна, широким взмахом.
Завьюжит вязь времён,
откинув пепла ношу,
откроет белый лён
страниц, обложки кожу.
И порохом снежа?сь,
однажды снова ляжет.
И оживёт, кружась,
как ветер вновь запляшет.
Снежная буря
Всё треплются метелью
клубы пуховых куч.
В комы смотались тени
под на?весями туч.
Подушек горы, горки
за гладями полей.
Позёмка вьёт по корке
всё со?рней и сильней.
И солнце еле смотрит
в те на?ста зеркала.
С покоем буря спорит.
Вдали свистит скала
расщелинами, воет.
Стучатся облака,
собравшись белым роем,
в небесно дно, бока.
И холод кости ломит
заборного хребта.
Ненастье буреломит.
Беда на все сорта.
Когда ж она напьётся
из взрыхленных прудов
и туч, и разобьётся,
упав в пылу трудов?!
Так брызги разольются,
оставив лишь узор
на окнах, где зажгутся
лучи горячих зорь.
Чеченский туман
По плечи камни, лужи.
Иль мы уже без ног?
Туман спасает души
надёжнее, чем Бог.
Окоп, как след от смерти.
И дли?нен их метраж.
Ныряет гриф усердно
в кровавый камуфляж.
И мёртвых глади, ворох.
Тут будто пир вершим.
И будто бы сам Молох
на троне тех вершин,
вершин чужбин далёких,
чьи сму?тны суть и дар.
И выдохами лёгких
мы греем тут январь,
и кашей тел питаем
земли, каменьев голь.
То ангел наш витает,
иль это просто моль?
И где покой, спасенье:
в бою, во сне слепом,
в среде иль воскресеньи,
глотке ли пули лбом?
Иисус молчал и взгорья,
и таял щит-туман,
пока Аллах путь торил…
Храни, мой талисман!
Корабельная
Люби?м под сотней листьев,
под горстью фонарей.
Корабль сердца, жизни
всех крепче якорей
её объятья держат,
не гонят в новый рейс.
Пусть буду я отвержен
хоть тысячью семейств,
лишь
