горюй, Гриша. Не без штанов остаешься. Я тебе и доходных домов отписываю, и прочего имущества. Но возглавлять семейное дело наравне с Сашей тебе рановато. Будешь пока мне и брату помогать, а там посмотрим, – утешал его купец.
Сказать, что Григорий Григорьевич был в шоке – не сказать ничего. Он был обижен, раздавлен, оскорблен, но спорить с отцом не смел. Гриша посмотрел на брата, словно прося защиты. Александр был не менее удивлен и совершенно не выглядел счастливым. Он уже давно перерос свое тщеславие и не собирался соревноваться с младшим братом, которого в тот момент ему было до боли жалко. Но он тоже не посмел перечить отцу, в глубине души надеясь, что у того за всей этой идей стоит какой-то хитроумный воспитательный план, что не было далеко от реальности.
Той ночью Григорий Григорьевич никак не мог уснуть после разговора с отцом. Накатывали рыдания. Он утыкался в подушку, чтобы его всхлипывания не разбудили родителей в соседних комнатах. На столике рядом мерцала свеча.
Вдруг истерзанный страданиями Григорий Григорьевич услышал какой-то шорох. Окно растворилось, и морозным ветром задуло свечу. Он поднялся, чтобы закрыть окно, но вдруг увидел у туалетного столика в противоположном темном углу комнаты фигуру в белом. Как будто невеста с фатой на голове. Было слишком темно, и отражения лица женщины не было видно в зеркале.
– Кто вы? Откуда вы здесь? – испуганно спросил Гриша.
Невеста не поворачивалась. Григорий Григорьевич решил подойти ближе. Он медленно приближался к таинственной гостье. Он уже был на расстоянии вытянутой руки, когда вдруг невеста повернулась, и Гриша увидел перед собой свою покойную сестру Лизу в свадебном наряде.
Гриша проснулся от собственного крика. Он был весь в холодном поту. Свеча продолжала гореть на столике рядом с кроватью. Поняв, что это был всего лишь сон, юноша пытался успокоиться. Но сделать это было нелегко. Он чувствовал, что это дурное предзнаменование. Понимал, что это какое-то предупреждение. Но не знал, что конкретно все это значит и чего ему следует опасаться.
Первым весенним днем братья Елисеевы шли по набережной Екатерининского канала на постное чаепитие с Петром Степановичем. Несмотря на все еще зимний морозец, на улице было много прогуливающихся людей.
– Понимаешь, Саша, жизнь рухнула… потеряла всякий смысл…
– Жалеть себя – последнее дело. Возьми и докажи отцу, что ты можешь управлять торговым домом не хуже, чем мы с ним, – давал наставления брат.
– И докажу! Вот увидишь! Всем докажу! – обиженно, кутаясь в шубу, заявил Гриша. – Напрасно мы отпустили экипаж. Первое марта, а весной и не пахнет.
– Давай поторопимся. Петр заждался уж.
– Знаешь, я все вспоминаю, как ты этому Закретскому нос утер! Но это так унизительно, что он нас оскорбляет, а мы не можем его даже на дуэль вызвать, – словно не слыша Александра, продолжал страдать юноша.
Вдруг вдалеке он увидел маленькую, хрупкую женскую фигурку. Ему показалось, он где-то ее уже видел…
– Какая
