года, – сообщил он отцу.
Григорий Петрович пошел проводить сына и остановился с ним у двери, где ни приказчик, ни Григорий Григорьевич не могли их слышать.
– Да-а-а, управитель из него пока никудышный, хоть и правду про сигары-то говорит…. Ведь умный, смекалистый, что ж своего добиться не умеет, – немного разочарованно заметил Григорий Петрович.
– Молод еще. Умение с людьми управляться, как правило, с годами приходит.
– И то правда. Умнеют не от хохота, а от жизненного опыта. Для своих семнадцати у него и так ума палата, – пытался успокоить сам себя отец.
– Вы и маменька сами его чрезмерно опекали. Как же стали закалиться в топленом-то молоке? Ничего, сейчас в дело окунется, мигом затвердеет, – с легким укором высказал Александр.
– Эка завернул! С заклюшечками! Все правда. Баловали его, последыша… Да и как не лелеять, когда уже в старости его народил. Он мне сразу и сын, и внук… – растаял Григорий Петрович. – Ладно, иди с богом. Вечером свидимся.
Александр ушел, а Григорий Петрович вернулся в лавку к младшему сыну. Тот, уже немного выходя из себя, показывал служащему, как нужно выставить прилавок и пирамидами выложить фрукты в центре зала, чтобы привлекать покупателей. Приказчик стоял несколько ошалевший, не понимая, что ему делать.
– И строг ваш приказ, да не слушают вас… – проворчал себе под нос старший Елисеев.
В этот момент Григорий Григорьевич, не выдержав, снял свой элегантный сюртук, закатал рукава белоснежной сорочки и начал сам таскать ящики с фруктами. Приказчик совсем оторопел. Григорий Петрович глубоко вздохнул.
В храме было тесно от прихожан. Стояли вечернюю службу. Семейство Елисеевых было богобоязненно и исправно посещало церковь.
Все усердно молились. Помимо прописанных псалмов, у каждого посетителя храма были еще свои собственные обращения и просьбы к господу. Григорий Петрович горячо просил мудрости и терпения, чтобы обучать младшего сына делу. Просил вразумить себя и научить, как вовлечь Гришу в управление семейным предприятием. Просил дать Грише рассудительности и благопристойности, чтобы эмоции не владели им полностью. Просил избавить сына от искушений.
После службы уже было собрались уходить, но Григорий Петрович вернулся, чтобы заказать Сорокоуст своей покойной дочери, Лизе.
Александр вспомнил, как тридцать с небольшим лет назад, таким же февральским днем десятилетним мальчиком он стоял у гроба своей красавицы-сестры. Рядом едва сдерживал рыдания ее молодой супруг, Алексей Николаевич Тарасов, который, к слову, даже после своей второй женитьбы был вхож в семью Елисеевых и работал вместе с Григорием Петровичем до самой своей преждевременной кончины. Вспомнился ему также злобный, холодящий душу шепоток: «Уморили, уморили девоньку. Погубили сиротку». Он никак не мог взять в толк, кто же мог убить сестру. Вся семья очень любила Лизу, неожиданный уход которой стал для Елисеевых самой настоящей трагедией. И через тридцать лет не стало понятнее,
