я и начала заниматься политикой: хотела изменить эту реальность на ту, в которой все работает для людей.
Я пробовала себя в разных объединениях – от левой КПРФ до правоцентристской партии «Гражданская инициатива», но по-настоящему своих людей я встретила в «Открытке» – креативных, уверенных в себе, ярких и смелых. Я не испытываю иллюзий, просто именно там я нашла друзей и единомышленников. К тому же мне всегда нравился Ходорковский. Я смотрела его первое интервью после освобождения, мне было интересно, как он изменился за десять лет тюрьмы, сломался ли, жалеет ли себя или готов бороться дальше.
На собеседовании в «Открытку» меня спросили, чем я могу быть полезна движению, а я чувствовала в себе такой потенциал и желание помогать, менять жизнь к лучшему, просвещать и рассказывать. На этом драйве я очень быстро собрала команду, и мы открыли ростовское отделение движения «Открытая Россия». Долгое время наша команда была одной из самых активных в стране. Как раз в это время РПЦ были переданы права на здание единственного в городе детского театра кукол. Мы пытались театр отстоять, о чем и говорили на круглом столе с участием экспертов из Ростова, Москвы и Санкт-Петербурга. К нам приехало много гостей из других городов, и все прошло отлично. Я чувствовала себя счастливой и нужной. Оглядываясь назад, все время думаю о том, сколько полезного наша команда смогла бы сделать, если бы не начавшиеся преследования.
3
В следственном управлении меня уже ждал адвокат Сергей Ковалевич, который тогда не очень понимал сути обвинения. Еще бы: первое в России дело по ст. 284 п. 1 УК РФ. Следователь Толмачев тоже не очень понимал, что со мной делать, и постоянно выходил согласовывать каждое решение с Москвой. «Мы ничего не решаем. Как скажет Москва». Мной одной занимается целая бригада взрослых мужиков из Ростова и столицы. Мой папа – военный, отчим – военный, муж – военный. Я привыкла.
Почти всю жизнь я прожила на служебных или съемных квартирах. Хозяйка ростовской съемной квартиры живет в Москве, видела я ее два раза в жизни – при просмотре и при заселении. Я даже имени ее полного толком не знаю, а теперь именно от этой женщины зависит, окажусь я в СИЗО или под домашним арестом.
Эшник Валентин сидел в кабинете следователя напротив меня. Они с Толмачевым, казалось, играли в доброго и злого полицейского. Задачей эшника было периодически угрожать моим детям детдомом. После моего отказа от показаний по традиционной 51-й статье Конституции РФ следователь впервые заговорил про домашний арест. Говорит: «Звони хозяйке квартиры. Или она дает согласие на пребывание под домашним арестом в ее квартире, или поедешь в СИЗО». Я не хотела звонить хозяйке. Услышав про уголовное дело, она скорее всего попросит освободить квартиру, и вся моя семья окажется на улице. Но звонка настойчиво требовала Москва.
– Мне нельзя под домашний арест: у меня в интернате старшая дочь, мне нужно туда ездить.
***
Когда
