ьный. Всё же надо сменить рингтон – лично я неплохо засыпаю под «Joy Division».
– Слушай, тут есть такое дело… Ты вообще выспался или как? Бурная ночка вышла? – Голос в трубке, казалось, заговорщически подмигнул.
– Владимир Саныч, не проецируйте на меня свои неудачи в личной жизни.
– Знаешь, умник, у меня есть для тебя задание. Довольно интересное. Оно связано с одним из твоих… хобби.
Я недовольно поморщился:
– С женщинами, филателией или набором юного химика?
– Ни то, ни другое. С игрой. Ты ведь давно не играл, я прав? – Андреев явно вошёл во вкус. Когда-то он был диктором на центральном телевидении, и сейчас в его голосе слышался торжествующий металлический привкус.
– Не начинайте… Я завязал. Не, ну правда завязал.
– А помнишь, ты мне сам говорил? Теория, мол, у тебя такая есть. Сначала ты подсаживаешься на герыч, принимаешь себе, принимаешь, а потом – рраз! – и слезаешь. А вместо того, чтобы триповать спокойно, сидишь как проклятый с каким-нибудь Кантом или этим… как его?
– Шлейермахером, – дополнил я. В голове у меня мгновенно пронеслось «Выбачь, Черногуз, яко смишно призвище – Мандельштам» из бородатого анекдота, но вежливость пересилила.
– Короче, щас ты приедешь и докажешь мне, что ты не зря тренировался. Жду.
*
В приёмной, как всегда, пахло жуткими духами с нотами табака и ладана. Такое ощущение, что Андреев смолит цигарку в мертвецкой. Впрочем, я был недалеко от истины. Заглянув в зеркало, я уже в который раз поразился своему виду. Чёрт меня побери, если я не бессмертен. Что бы я ни делал вчера, наутро я буду свеж, как майская роса на ландыше.
Чермизинова прошла мимо меня, попутно заглянув в зеркало. Я послал её отражению воздушный поцелуй. Она улыбнулась своей кривоватой улыбкой, которая мне всегда нравилась. Не люблю слишком радостных. На миг мне показалось, что она подошла к зеркалу во второй раз, хотя я слышал цоканье её огромных каблуков по паркету. Что ж, я ещё не протрезвел. Всё логично.
Андреев сидел за столом и меланхолично протирал свои отвратные квадратные очки. «Квадратиш, практиш, дас ист фантастиш», – мелькнуло в моей явно не настроенной на серьёзный лад голове. Андреев явно обожал квадратные формы. Он и сам был весь квадратный, особенно в районе челюсти. Когда я был мальчишкой, я хотел иметь такой же волевой подбородок, а вместо этого… имею то, что имею. Как любила говорить моя бывшая, «его чрезмерно узкое лицо подобно шпаге». Единственный человек, с которым я мог и спать, и говорить.
Короче говоря, босс посмотрел на меня и по старой идиотской привычке протянул мне запечатанный конверт. Стоявшая рядом Чермизинова ухмыльнулась. Свой конверт она взяла отточенным движением, выставив мизинец, как на приёме в Букингемском дворце. Позёрка. Она вообще никогда не знала меры.
Стараясь подавить недовольство, я неожиданно поймал себя на мысли, что не слушаю того, что говорит Полковник. Чёртов Полковник, он обожал своё звание и требовал, чтобы его называли только так, а не иначе. Я никогда не любил подлизываться.
– А для сверхчеловеков повторяем, – глухо зашипел андреевский голос, от которого Чермизинова вздрогнула и приняла подобострастное выражение, наклонившись над полковничьим лицом. Если бы у меня были такие буфера, я бы тоже постоянно над кем-нибудь наклонялся.
– Для тебя повторяем: вспомни, мать твою, правила этой китайской забавы…
– Японской, Владимир Саныч.
– Какая на хрен разница? В общем, японской. И обыграй Ди, непременно обыграй. Алиса пойдёт с тобой. Лис, я на тебя рассчитываю. Порви их всех, – мечтательно заключил Андреев.
Его серые глаза приняли торжествующее выражение. Старый волчара знал, что я скажу.
Чермизинова тоже.
– Ну, порвать она по-любому не сможет…
Алиса сдержанно хихикнула. Да, это ещё не самая неудачная моя шутка. Самая удачная ждёт меня впереди.
Проходя мимо зеркала, я подмигнул себе. Чермизинова упала и чуть не сломала каблук. Зеркало задрожало, и Полковник наконец-то перестал стесняться и смачно выругался.
*
Уже не в первый раз мне приходится проходить сквозь эти безвкусные позолоченные двери. Каждый раз я поражаюсь глупости и прямо-таки неподражаемому расизму бывшего нашего соотечественника, который всё это отгрохал. Как всегда, дверь мне открыл… эээ, афроараб в ливрее. Когда я его вижу, он всякий раз щелкает каблуками, как офицер имперской армии, и с тягучим южным акцентом добавляет:
– Добро пожаловать, масса…
– Билли, я не офицер и уж точно не джентльмен. Отставить церемонии, – милостиво
