наделил меня тем, чего нет у других, но забрал то, что считается правильным и похвальным. Гении не ходят среди дураков с поднятой головой, гениев гонят как безумцев и пускают в них камни… от слез зуб вновь заболел… за что они меня так ненавидят? Разве я управляю своей жизнью? Разве я избрал для себя такой позор? Я не знаю кто я, а они… они хотят моей погибели, они видят, как я мучусь и жаждут продлить мои мучения. О литература! Ты единственная не упрекаешь меня ни в чем! О собратья писатели! Ваше безмолвие вечно, но ваши книги не безмолвны! Разве книги способны обидеть? Никогда! Хорошая история – это мед, в который хочется окунуться с головой… но как же скучны люди с их повседневностью! Как скучны их проблемы, как скучна жизнь среди людей! Вам не отнять моего одиночества, о моя меланхолия!.. Ее поцелуи опасны для жизни, но как приятен ее взор, как прекрасно ее присутствие… Когда же ты заберешь меня отсюда? Забери меня от этих людей! Они делают мне больно, но, когда я отказываюсь от них мне становится еще хуже! Нет спасения! Я буду болен, до конца дней своих, буду болен жизнью, буду болен людьми и собой, нет спасения, но отчего же нет? Не хочу, ни думать, ни размышлять, хватит с меня, довольно произвола, но действительно ли хватит, или еще немного? Еще совсем чуть-чуть? Безумие… разве это не безумие? Или даже сумасшествие? Нет, нет, нет… не буду думать, не следует мне об этом так… но как же? Страшно, страшно даже предположить, что может развернуться, как может в дальнейшем… разве плохо то, что я видел? Ведь это совсем не сумасшествие и не бред, всего лишь фантазия, жалкая игра воображения, от нее никто не пострадал… мне все равно больно, как мне быть укажи? Я боюсь… боюсь, мне очень страшно… вот бы мне уснуть, тогда это сразу бы прекратилось, вот бы мне уснуть, всего один раз, навечно.
Что делать с жаждой литературы? Желанием писателя вывести из себя коварное вдохновение, повергающее его в длительное беспросветное уныние? Владислав Романович чувствовал, как его шею сдавливают чьи-то руки, как они принуждают его к действию; писательство оборачивается болезнью подобно любви, которую не с кем разделить. Образы – это звезды, которые вскружат голову каждому наблюдателю. Бесталанность есть молот, который обрушивается на голову всякому самозванцу.
Владислав Романович судорожно оттолкнул от себя одеяло. Холодный пол уколол его слабые ноги. В челюсти загремела боль от резкого движения головы. Несмотря ни на что он встал, противясь боли, надел тапочки спрятавшиеся под кроватью, зажег свечу нежелающую зажигаться. Свет ударил по его глазам, запах свечи был отвратителен, листья бумаги нельзя было разделить друг от друга, перо сопротивлялось, на стуле невозможно было удобно расположиться – весь мир протестовал против Владислава Романовича, и он знал об этом и шел ему наперекор.
Наконец он взял перо как подобает и принял удобное положение сидя. Мысли незамедлительно потухли. Безмолвие распространилось непроглядным туманом. Владислав Романович сидел неподвижно и чернила капали с пера на бумагу. Бывает
