style="font-size:15px;"> Возможно, уместнее было бы начать с того, что суверенное качество (в отличие, например, от социалистического) демократии не является ни ограничивающим, ни уж тем более уничтожающим определением. Более того, в смысловом отношении оно даже и определением не является, будучи всего лишь указанием на conditio sine qua поп демократии как таковой. Если вопрос о власти не является сугубо внутренним и, следственно, суверенным вопросом государства, это государство может быть самым распрекрасным в том или ином отношении, но демократическим в полной мере его назвать невозможно.
КЛАССИКА ЖАНРА
Демократия определяется как верховная власть суверенного народа. Суверенного – следственно, воля народа, выраженная посредством тех или иных процедур, является последней инстанцией, над которой иных высших инстанций более нет. Изначально эта конструкция была направлена прежде всего против иной внутренней инстанции – королевской власти с ее божественным правом, т. е. утверждалось, что не монарх (вар.: генсек ЦК КПСС), но народ есть верховный суверен и власть должна исходить именно от него. Тем не менее претензии каких-либо внешних инстанций отвергались с той же страстью, что и претензии внутреннего свойства. «Contre nous de la tyran– nie l'etandard sanglant est leve» – эти слова «Походной песни Рейнской армии», каковая стала «Марсельезой», написаны отнюдь не про Людовика XVI, а про императора Священной Римской империи. Как раз та легкость, с которой проклятия внешней тирании были переадресованы собственному королю, а потом, когда в 1914 г. страшная песня гремела на Западном фронте, снова была обращена к внешнему неприятелю, свидетельствует о том, что учение о суверенном народе не делает различия между теми, кто посягает (или обвиняется в посягательстве) на безусловное право последней инстанции. Если рассматривать годичной давности события на Украине в рамках демократической классики (страна liberte, egalite, fraternite – куда уж классичнее), то России, конечно, тоже бы досталось (да и доставалось – вспомним тревожные сообщения «Entendez-vous dans la campagnie mugir се российский ОМОН?»), но В. А. Ющенко за устроение внешнего арбитража с участием Квасьневского и Соланы следовало бы в соответствии с классическими образцами немедленно гильотинировать на майдане. Патриоты (в те времена это значило то же, что и демократы) революционного Парижа инкриминировали Людовику XVI попытку учредить международный арбитраж внутренних дел и называли это II a traite sa nation.
Но даже если не касаться кровожадных основополагающих образцов (хотя с другой стороны – почему не касаться? Лежащего в основе современной демократии учения о суверенном народе вроде бы никто не отменял), безусловное исключение высшей внешней инстанции из решения внутренних властных дел было общим принципом всех стран, именуемых цивилизованными (да и нецивилизованными тоже), в течение весьма длительного времени. Французы, возможно, в свое время сильно привнесли тут свою природную страсть к резне, но самый принцип утвердился и считался само собой разумеющимся. Попытки внешнего арбитража если и случались, то воспринимались как откровенная
