большой раскрытый веер, и рядом с ним – грязный крахмальный воротничок.
Колин, полюбовавшись на пунцоватый блеск вычищенных ногтей, тщательно вымыл руки, натер лицо и шею туалетной водой, душистой до тошноты, скинув халат, прошелся нагишом на пуантах, подпрыгнул с быстрой ножною трелью, проворно оделся, напудрил нос, подвел глаза и, застегнув на все пуговицы серое, в талию, пальто, пошел прогуляться, ровным движеньем поднимая и опуская конец щегольской тросточки.
Возвращаясь домой к обеду, он обогнал у парадной двери Ганина, который только что покупал в аптеке лекарство для Подтягина. Старик чувствовал себя хорошо, что-то пописывал, ходил по комнате, но Клара, посоветовавшись с Ганиным, решила не пускать его сегодня из дому.
Колин, подоспев сзади, сжал Ганину руку повыше локтя. Тот обернулся:
– А, Колин… хорошо погуляли?
– Алек сегодня уехал, – заговорил Колин, поднимаясь рядом с Ганиным по лестнице. – Я ужасно волнуюсь, получит ли он ангажемент…
– Так, так, – сказал Ганин, который решительно не знал, о чем с ним говорить.
Колин засмеялся:
– А Алферов-то вчера опять застрял в лифте. Теперь лифт не действует…
Он повел набалдашником трости по перилу и посмотрел на Ганина с застенчивой улыбкой:
– Можно у вас посидеть немного? Мне что-то очень скучно сегодня…
«Ну ты, брат, не вздумай со скуки ухаживать за мной», – мысленно огрызнулся Ганин, открывая дверь пансиона, и вслух ответил:
– К сожалению, я сейчас занят. В другой раз.
– Как жаль, – протянул Колин, входя за Ганиным и прикрывая за собой дверь. Дверь не поддалась, кто-то сзади просунул большую, коричневую руку, и оттуда басистый берлинский голос грянул:
– Одно мгновенье, господа.
Ганин и Колин оглянулись. Порог переступил усатый, тучный почтальон.
– Здесь живет герр Алфэров?
– Первая дверь налево, – сказал Ганин.
– Благодарю, – на песенный лад прогудел почтальон и постучался в указанный номер.
Это была телеграмма.
– Что такое? Что такое? Что такое? – судорожно лепетал Алферов, неловкими пальцами развертывая ее. От волненья он не сразу мог прочесть наклеенную ленточку бледных неровных букв: «Priedu subbotu 8 utra». Алферов вдруг понял, вздохнул и перекрестился.
– Слава тебе, Господи… Приезжает…
Широко улыбаясь и потирая свои костлявые ляжки, он присел на постель и стал покачиваться взад и вперед. Его водянисто-голубые глаза быстро помигивали, бородка цвета навозца золотилась в косом потоке солнца.
– Зер гут[5], – бормотал он. – Послезавтра – суббота. Зер гут. Сапоги в каком виде!.. Машенька удивится. Ничего, как-нибудь проживем. Квартирку наймем, дешевенькую. Она уж решит. А пока здесь
Отлично
