южных цветов – запах женщины с глазами египетской кошки…
Бархатное, с надменными нотками, контральто донеслось издалека: «Приехал, разведал о моем вдовстве и ни дня не вытерпел, нагрянул. Сказал, чем пахну, – лавандой, мол, я и не знала. Ох, как же он нюхал меня! Мой белый зверь!..»
Реальность ворвалась в память громким требованием Изочки:
– Мария, расскажи Сэмэнчику сказку о янтаре, которую любил папа!
– Жаль, я не смогу спеть вам красивую песню, как пел ее твой отец… Она на литовском языке, вы не поймете слов.
– Но ты же рассказывала просто сказку, помнишь? Ну, ту, где слезы русалки превратились в янтарь!
Слезы! Хаим, зачем ты подарил мне слезы?..
Щелкнув пальцами перед лицом матери, непочтительная дочь заглянула ей в глаза:
– Ты опять куда-то далеко смотришь! Ну ладно, не хочешь – сама расскажу. Слушай, Сэмэнчик…
Констанция освещала ночную дорожку лампой и с чистосердечным бесстыдством любовалась стройной спиной квартиранта. «Счастливая ты! – шепнула Марии, вспыхнув мерцающим глазом. – Твой Хаим – сама любовь».
Мысленный образ хозяйки яблочного домика в мыслях же вызвал улыбку. Мария запоздало посмеялась над собой, над непо́нятым в то невинное время всплеском ревности, ведь тогда ей всерьез почудилось, что песня, как сумасбродная женщина, вот-вот уведет от нее мужа в бурю непознанных искушений и шквальной страсти, в блистающий подводным солнцем дворец на дне…
Дети о чем-то спорили.
– Солнце сделано из огня, а он погас бы в воде.
– Может, в море вода из воздуха?
– Вода из воздуха не бывает!
…Воздух был соткан из небесной воды. «Бежим!» – крикнул Хаим, и они помчались куда-то сквозь обвал неба, в лучистый ливень, мокрые и счастливые. Земное чрево спрятало их от грозы под корнями упавшего дерева. Там муж подарил Марии янтарные бусы.
– Янтарь горит в воде, как солнце, поэтому он «бел и горюч»! – крикнула Изочка.
Сэмэнчик не отступал:
– А я думаю, он горюч, потому что горький.
– Не облизывай бусы, глупый!
– Сама ты глупая! Камешки не горькие. И они не белые, а желтые.
– Мария, скажи ему, что янтарь бел и горюч!
– Сейчас, – вздохнула Мария, выныривая из ливневой памяти. – Горе, горечь, горит – все эти слова одного корня. Когда человек чувствует горе, у него горит в груди, ему делается горько. Поэтому о слезах говорят, что они – горючие. Янтарь и впрямь горит, если его зажечь. Пылает белым светом, хотя встречаются разные камни: желтые, рыжие, похожие на сердолик, черные, зеленоватые… В Клайпеде одна добрая старая женщина – ее звали фрау Клейнерц – подарила мне янтарь, оправленный в золотое сердце. Он был прозрачный, а внутри светилось разделенное надвое зеленое семечко.
– Я не видела у тебя янтаря
