отдыха, а разум противится. Разум вспоминает ночное выступление так, словно оно длится без конца. Прошу прощения, господин. Я не должен был отягощать вас своими ничтожными заботами.
Протянув руку, монах коснулся лба музыканта. Прикосновение длилось и длилось, как если бы сын живого бодисаттвы ловил отголоски ночных выступлений.
– Это не дом, – глухо произнес монах. Рука его упала, повисла без движения. – Ты играешь на кладбище близ храма Хонэн-ин. Ты играешь для мертвецов.
– Я знаю, – согласился старик.
«Я не должен отягощать вас своими ничтожными заботами,» – вот что повторилось в его ответе.
– Рано или поздно ты не вернешься от них.
– Знаю, мой господин.
– Что ты исполняешь для мертвых?
– «Предательство в храме Хонно», господин. Это все, чего они требуют. И с каждым разом публика впадает во все большее буйство. Они неистовствуют, а я играю.
– Ты хочешь жить?
– Очень хочу, господин. Иначе кто будет играть вам «Ветер над равниной Миягино»? Я готовлю внука себе на смену, но он еще не готов сменить меня рядом с вами. Все, о чем я мечтаю, это еще о двух годах жизни. Два года, разве это много? Тогда вам сыграет мой внук.
– Встань.
Отложив сямисэн, старик с трудом поднялся на ноги. Не считая это ниже своего достоинства, монах взял его за плечо и повел к секретарю. Поравнявшись со столиком, монах наклонился, вынул из стаканчика кисть, обмакнул ее в тушь и начертал на лбу и щеках старика некие знаки. После длительного размышления он добавил цепочку знаков на шее музыканта, заключив дряблую старческую шею в изысканное кольцо. Делая вид, что смотрит в землю, секретарь с удивлением наблюдал за действиями господина. Поначалу секретарю казалось, что он узнает строки из «Сутры о видении будды по имени Неизмеримое Долголетие», но вскоре секретарь понял свою ошибку.
Эти тексты были ему неизвестны.
– После заката за тобой придут, – монах вернул кисть в стаканчик. – Не спорь, иди за слугой. Выступай как обычно, ничего не бойся. А когда закончишь первое исполнение «Предательства в храме Хонно», встань, трижды хлопни в ладоши и громко скажи: «Хвала будде Амиде! Выступление окончено!» Больше за тобой не придут.
– А если придут, господин?
– Не придут, верь мне.
Любой на месте старика рассыпался бы в благодарностях. Любой, только не старик.
– Я слышал подобную историю, – говоря, слепец прислушивался к собственным ощущениям. Знаки, начертанные монахом, имели особое звучание. Старик ловил его всем своим существом, чутким к таким материям. – В Акамагасэки жил музыкант, слепой как я, мастер игры на бива[1]. Его тоже приглашали играть для мертвецов. Настоятель храма Амида-дзи покрыл все тело музыканта знаками священных сутр, чтобы мертвецы не смогли коснуться несчастного. Чистыми остались только уши. Посланец мертвых ухватил беднягу за уши и оторвал их.
Монах кивнул:
– Я знаю историю слепого Хоити. Все ее знают.
– Все
Бива – струнный инструмент типа лютни.
