труба. Я музыкант.
Она посмотрела на футляр. На нем была наклейка: человек, игравший на гитаре.
– Ты любишь музыку? – спросил он. – Любишь джаз? Квеллу?
Подняв глаза, она увидела, что он по-прежнему улыбается.
– Да. Люблю.
– Я играю в оркестре, – сказал он. – В баре отеля «Президент». Можешь прийти и послушать. Я как раз иду туда.
До бара было всего минут десять. Он купил ей коктейль и усадил за столик в глубине зала, на единственный стул, чтобы никто к ней не подсел. Потом он играл, а она слушала, отдавшись во власть текучей манящей музыки, гордясь знакомством с этим человеком, тем, что она его гостья. Напиток оказался горьким, она никогда такого не пила, ей не нравился вкус алкоголя, но в барах положено пить, и ей не хотелось выделяться необычным поведением или молодостью.
Потом, когда оркестр ушел на перерыв, он подсел к ней за столик, и она заметила, что его глаза блестят от приложенных усилий.
– Сегодня я играл неважно, – сказал он. – Бывают дни, когда ты на подъеме, а бывают – совсем наоборот.
– По-моему, ты играл отлично.
– Не думаю. Я могу лучше. Бывают дни, когда труба сама поет. И тогда мне ничего не надо делать.
Люди смотрели на них, а несколько женщин критически ее разглядывали. Они хотят быть на моем месте, догадалась Прешас. Хотят быть рядом с Ноте.
После того как они ушли из бара, он посадил ее в последний автобус и помахал рукой, когда автобус тронулся. Она помахала в ответ и закрыла глаза. У нее теперь есть парень, джазист, он сам предложил ей увидеться в пятницу вечером в клубе Габороне. Оркестранты, сказал он, всегда берут с собой своих девушек, и она может встретить там интересных людей, важных людей, которых просто так на улице не встретишь.
Там, в клубе, Ноте Мокоти сделал ей предложение, и она приняла его, как ни странно, не сказав ни слова.
Оркестранты кончили играть, они с Ноте сидели в темноте, вдали от пьяных криков в баре. Он сказал:
– Я хочу жениться. И хочу жениться на тебе. Ты милая девочка и будешь хорошей женой.
Прешас ничего не сказала, потому что не знала, что ответить, и ее молчание было воспринято как согласие.
– Я поговорю с твоим отцом, – сказал Ноте. – Надеюсь, он не старомодный человек и не потребует за тебя стадо коров.
Старомодный, подумала Прешас, но ничего не сказала. Я еще не дала своего согласия, подумала она, но теперь, похоже, уже слишком поздно.
Потом Ноте сказал:
– Скоро ты станешь моей женой, а теперь я покажу тебе, для чего нужны жены.
Она молчала. Вот как это бывает, подумала она. Он точно такой же, как те мужчины, о которых рассказывали ее подружки в школе – конечно, те, что были посговорчивее.
Он обнял ее и повалил на мягкую траву. Они лежали в темноте совсем одни, только из бара доносились смех и пьяные крики. Ноте взял ее руку, положил к себе на живот и оставил там, не зная, что с ней делать.
