что аналитик оказался в некотором роде вовлечен в конкурентную борьбу, и бессознательные попытки пациента саботировать анализ, совершая ошибки якобы по рассеянности, представляют собой не столько симптом внутренней борьбы, сколько результат обоюдного соперничества.
В таком случае восприятие Декстером моих интерпретаций как критики – это только одна сторона проблемы. Его жалобы на нарциссическую эксплуатацию с моей стороны можно рассматривать как критику в мой адрес. Если заострить вопрос: возможно, я относился к нему и в самом деле критически, раз он это почувствовал? Не оказались ли мы вовлечены во взаимную критику? С точки зрения психоанализа отношений, я неизбежно буду относиться к пациенту с определенной долей критицизма(например, в ответ на обвинения Декстера в критическом к нему отношении), поддерживая таким образом свойственную Декстеру тактику самообесценивания. Все это должно быть использовано для выяснения того, почему аналитическая диада оказалась вовлеченной во взаимную критику.
Если бы деятельность аналитика не выходила за пределы мира пациента, никакой прогресс не был бы возможен. Чтобы добиться изменений, аналитик старается вовлечь пациента в новые формы взаимодействия внутри их общего пространства. Для этого он обращается к отношениям, существующим в жизни пациента. Ключевая интервенция, которую осуществляет аналитик, должна прояснить, почему только эти конкретные формы отношений (в случае Декстера эксплуатация и конкуренция) доступны в аналитическом процессе? Например, аналитик может включиться в борьбу за «победы» и «поражения», но затем он создает ситуацию, когда пациент оказывается перед вопросом, почему определенная форма отношений стала основной и устойчивой для их взаимодействия. Если использовать метафору из сновидения Декстера, то вопрос аналитика прозвучит следующим образом: «Почему аналитик и пациент втянулись в гонку, победа в которой настолько важна, что для ее достижения соперника сталкивают с обрыва?»
С этой точки зрения, камень преткновения в аналитическом процессе – не сопротивление Декстера, а проблема аналитической пары. Главное заключается в том, что, когда становится возможен прорыв, Декстер возвращается к своим старым схемам поведения. Иными словами, мы с Декстером создали тупиковую ситуацию, из которой ни он, ни я не могли выйти. Аналитик, мыслящий в данной парадигме, предположил бы, что во мне и в пациенте есть что-то такое, что мешает нам установить новые отношения. То, что Декстер реагирует усилением тревоги в ответ на сближение со мной, свидетельствует о проблеме близости, актуальной для нас обоих. Поэтому моей задачей должна стать работа как с его тревогой, так и с моей собственной, и когда я задаюсь вопросом, почему после кажущейся близости отношения стали более отстраненными, я должен также бороться с моей собственной потребностью в дистанцировании.
Цель данного подхода не в том, чтобы разрушить
