переусердствовать, дело такое.
Мы вышли в предбанник и уселись на широкую лавку. Я откинул голову, облокотив её на бревенчатую, стену и блаженно прикрыл глаза. Тело обрело приятную слабость, лёгкая прохлада, струящаяся из приоткрытых дверей, придавала необычайную лёгкость.
– Вот Анфиса, молодец баба, – Кудинов потянулся к маленькому столику, на котором стояли две большие кружки, и, взяв одну, сделал большой глоток. – Клюквенный. Попробуй-ка, Игнат.
Взяв глиняную кружку двумя руками, я жадно припал к напитку, и, отпив добрую половину, вытер рот тыльной стороной ладони.
– Да, Прохор Митрич, никогда в жизни ничего вкуснее не пил.
– А то, – Кудинов лукаво прищурился. – Натуральный. Это тебе не гадость какая, ларёчная.
Через пару минут я вновь оказался на полке. Прохор приказал ложиться на живот и достал из чана веник.
– Это что за ёлка, Митрич? – я с опаской глядел на непонятный колючий веник.
– Можжевельник это, – Кудинов ласково провёл рукой по иголкам и стряхнул с них воду. – Силы он чудодейственной, от многих недугов избавить может.
– Это садомазохизм какой-то, – я не разделял благоговения Прохора к этим колючим веткам.
– Какой ещё бадохизм? – сосед удивлённо сморщился. – Ты эти свои словечки-то столичные оставь. А ну-ка, опускай голову.
Ветки можжевельника мягко опустились на мою спину. И если в первые секунды я почувствовал лёгкие неприятные ощущения, то с каждым последующим ударом мне всё больше нравился этот чудо-веник. Мелкие иголки приятно впивались в тело, оставляя послевкусие приятного покалывания. Всё это напоминало некий своеобразный массаж, бодрящий и расслабляющий одновременно.
– Ну, держи, – Кудинов протянул мне веник. – С передку-то себя похлестай, а я пойду, подышу. – Он, тяжело дыша, направился к двери.
После недолгой экзекуции я вышел в предбанник и поднёс к губам клюквенный морс. Всё тело зудело и горело. Но до чего же приятно.
– Ну как? – Прохор поднялся.
– Супер, Митрич, – я расставил руки, показывая, что не в силах описать всех эмоций.
– То-то, – он потянулся к деревянной ручке. – Отдыхай.
– Я сейчас, – поставив на место кружку, я взглянул на старика.
– Не надо, – Кудинов махнул рукой. – Я сам. Привык уже.
Подойдя к двери, ведущей на улицу, я слегка приоткрыл её и, высунув голову, глубоко вдохнул. Слабый ветерок донёс до меня устойчивый запах осени, всё его многообразие, сливающееся в единый аромат пожухлой листвы и чуть ощутимого дымка. Вновь пройдя в баню, я присел на лавку внизу и взглянул, как легко Прохор управляется с веником, отметив про себя необычайную ловкость этого пожилого человека.
– Ну что, Игнатка, ещё будешь? – весело подмигнул Кудинов.
– Нет, Прохор Митрич, – я отрицательно качнул головой, и подтянул к себе жестяной тазик. – Хватит с меня на первый раз.
– Ну, да и правильно,
