с какими-то инициалами, однако казалось, что оттиск делали в спешке, и о том, какие там буквы на самом деле, можно было только догадываться. Ида Пейн всегда носила на своем безымянном пальце перстень-печатку со своими инициалами, отдавая ему предпочтение среди всех других видов художественных украшений для рук. Гедди казалось, что он смог разобрать знакомые буквы «И. П.», и странное чувство беспокойства охватило его. Это было гораздо более близкое и интимное напоминание о ней, чем даже только что виденная им яхта, на которой, без сомнения, находилась она сама. Он вернулся в дом и поставил бутылку на стол.
Отбросив в сторону пальто и шляпу, он зажег лампу – ибо ночь уже успела прийти на смену недолгим сумеркам – и стал исследовать свой трофей.
Держа бутылку напротив света и аккуратно поворачивая ее, он выяснил, что внутри у нее содержится сложенный вдвое лист почтовой бумаги, весь исписанный мелким почерком; далее, что бумага имела абсолютно такой же цвет и размер, как та, которую обычно использовала Ида; и, наконец, с довольно большой долей уверенности он мог сказать, что это был именно ее почерк. Несовершенное стекло бутылки искажало лучи света, так что он не мог прочитать ни единого слова, но некоторые заглавные буквы, которые он постарался рассмотреть особенно тщательно, были написаны точно так, как их писала Ида, и в этом он был уверен.
В глазах Гедди промелькнуло удивление, сменившееся смятением и замешательством, он поставил бутылку обратно на стол, а рядом с ней выложил в ряд три сигары. Гедди принес с веранды свой шезлонг и удобно в нем растянулся. Он выкурит эти три сигары, будет думать и, возможно, найдет какое-то решение этой проблемы.
Потому что это была именно проблема. Он почти желал, чтобы этого никогда не произошло, чтобы он никогда не нашел эту бутылку, но бутылка была налицо. Зачем приплыла она сюда из моря (от которого вообще происходит довольно много беспокойства!), зачем нарушила его покой?!
В этом сонном царстве, где времени, казалось, не существует вовсе, он приобрел привычку подолгу обдумывать даже самые пустяковые вопросы.
Он начал строить различные фантастические теории относительно происхождения бутылки, отбрасывал одну и начинал обдумывать следующую.
Если судно затонуло, разбилось о скалы или село на мель, выжившие моряки иногда отправляют таких ненадежных посыльных с призывом о помощи. Но ведь он видел «Идалию» менее трех часов назад, и она была в полном порядке. Допустим, команда взбунтовалась, заперла пассажиров в трюм, и в этом послании они вопиют о спасении. Однако даже если допустить, что такое совершенно невероятное событие действительно произошло, разве стали бы взбудораженные пленники тратить столько усилий, детально излагая на целых четырех страницах тщательно продуманные аргументы, почему именно нужно прийти к ним на помощь?
Таким образом, путем исключения совершенно невероятных гипотез он волей-неволей вскоре пришел к выводу,
