науку она послала далеко и надолго.
– А с сыном так видеться и не даёт?
– Нет, конечно, да и к чему это сейчас? Ему и двух лет не было, когда они съехали, я для него посторонний человек. Ладно, не о том мы, Зарыпыч. Керамика – да, занимаюсь, из института ещё не сбежал, хотя, если честно, давно пора. Кстати, не только керамикой занимаюсь, – это тебе на тот случай, если вдруг помимо черепков какие-то ещё идеи возникнут. А что за нужда?
– Хочу тебе одну вещь показать, – бесхитростно поведал Гамадиев. – Мы же с нашими тут вроде полевые исследования учудили, второй год уже. И у старичков-боровичков этаких, километрах в ста пятидесяти к Петрозаводску, откопали мы очень занятные штуковины. Культовые, подлинные, всё как ты любишь.
Но ни продать, ни отдать деды не соглашаются, особенно и фотографировать-то не дают. А мне кажется, что штуки эти один в один твои, ну то есть те, что ты описывал; и думаю, они много старше, чем полагают сами деды. Словом, без тебя, Игоревич, никак. Выбирайся!
Выбираться было, если честно, невыразимо лень, а без машины и просто омерзительно, но Гамадиев уверил, что ждать нельзя, у дедов сорок пятниц на неделе, каждый час настроение меняется, глядишь, через пару дней они вообще тебя в попу пошлют.
– Приезжай, дружище, не пожалеешь! – заливался в трубке Марат Зарыпович. – Хрен с ней, с тачкой, честное слово. Приедешь сегодня на электричке, мы тебя на перроне встретим. А завтра все разом отсюда и свалим. И с меня поляна!
– На электричке за сто пятьдесят километров? – не поверил своим ушам Георгий.
– А чего, самолётом, что ли, лететь? – удивился Гамадиев. – Я сейчас всё тебе расскажу, опишу, сядешь, поедешь, и как хорошо! И удовольствие! И засветло ещё свидимся. Штуки действительно уникальные, не вру, ей-богу! Ну, договорились?
Договорились-то договорились, а вышло и здесь заднеприводно. Финляндский, или, как говорила соседка-покойница, Фильянский вокзал Георгий не любил. Логика тут роли не играла, и сказки про дедушку Ленина на броневике тоже ничуть не имелись в виду. Просто слишком уж муторно становилось здесь на душе.
Муторно было и в школьную пору, когда приходилось тащиться с Фильянского чуть не каждую неделю пересдавать ГТО по лыжам. Муторно было и в студенчестве, когда пьяные бездельники, выдававшие себя за крестьян, ухитрялись посеять картошку в болото, и вузы города сгонялись на битву за урожай на финской границе…
Муторно было и сейчас. Прежде всего потому, что конечный пункт вояжа представлялся Георгию предельно размытым. Энергичный Гамадиев сочинил сперва длиннющий, но относительно простой маршрут с одной пересадкой. Ехать нужно было с Ладожского вокзала на поезде в сторону Карелии, а потом пересесть. План рухнул по предельно простой причине: билетов на сегодня уже не имелось, даже плацкартных, которые Георгий отвергал категорически. Было это не жеманством, но принципом, и имело предысторию. Ещё на первом курсе покойный научрук, с самого начала благоволивший к Георгию и всячески его просвещавший,
