но потом вдруг неожиданно замолчала, вышла в одном белье и, уперев руки в боки, неторопливо произнесла:
– Я тут перед ним в трусах бегаю… Кстати, трусы специальные надела… А ему как бы всё равно?
– Не, не всё равно, что ты вот так в специальных трусах бегаешь, – улыбнулся Юрка. – Мне нравится.
– То есть хочешь нагло заявить, что только нравится?!
– А ты проверь, – предложил Юрка.
– И проверю!
Целовались они минут пять, при этом Юрка стоял с разведёнными руками, боясь коснуться Женьки. Знал: даст волю рукам – театра сегодня не будет. Вот не будет, и всё тут. Не оторваться ему от Женьки. Гори они огнём, все эти театры! Самым краешком сознания Юрка понимал, ох как они жалеть будут потом, ох жалеть…
– Опоздаем… – простонал он.
– Это мои слова! – возмутилась Женька. – Это я должна была всё обломать!
Через десять минут они уже неслись к метро.
Час пик, половина седьмого, центр Москвы. Целоваться в метро в Москве в час пик – это так принято и так приятно… Час пик в метро будто для этого создан. Никто на вас не обращает внимания, никому вы не нужны, лишь изредка можно поймать любопытный, а то и ободряющий взгляд, но большей части пассажиров глубоко по фигу, чем вы там заняты. Соберись вы пройти дальше – никто и не заметит.
– И целуешься ты трезвый тоже нормально. Нет, Юра, ты определённо мне нравишься! Знаешь такую дурацкую фразу – определённо нравиться»? Можно подумать, что можно нравиться неопределённо… Ладно, потерпи, теперь у нас всё будет. Я тебя выбрала!
В театр Юрка прибыл уже обалдевшим влюблённым дурачком. Степаныч и Ванька, глядя на него, ухмылялись, как коты, нажравшиеся сметаны, лишь Гриша Лацис оставался непоколебим и холоден, как всегда. Прибалтика!
– Ну-с, дамы и господа, приобщимся к культуре? Тяпнем по пятьдесят коньячку! – предложил кот Бурков.
– Да-да-да, – суетился Юрка, он чувствовал, что если сию минуту не тяпнет, то тихо сойдёт с ума. А может, не тихо. А может, даже громко.
Взяли пять по пятьдесят, пять бутербродов с сёмгой и употребили всё под шум публики, уже заполнявшей фойе.
– Я, пожалуй, ещё тяпну! – Юрка, дожевав бутерброд, решил закрепить успех.
– Ты бы не гнал, Палыч, – попытался его урезонить Бурков, но Юрка только рукой махнул.
Серову думалось, что в таком состоянии: сто коньяку, Женька рядом – такая близкая, такая доступная в мыслях и не только – он ничего не сможет воспринимать на сцене. Можно ли что-нибудь воспринимать на сцене, когда по уши влюблён?! Однако захаровская постановка и сверхъестественная игра актёров заставили его отвлечься от взболтанных чувств и включиться в спектакль. А когда запели про белый шиповник, Юрка и вовсе раскис. Женька, сидящая рядом и крепко сжимающая его руку, тоже шмыгала.
Их
