Вы остались живы?
– Да, наблюдала за тем, как отдаляются мои палачи, на тот момент одна стена рухнула, всюду валялись кирпичи, осколки стёкол и там всякая дрянь. Зато открывался неплохой вид на багровый горизонт, чёрную бесконечную пустыню и уходящие вихри роя. Сама вся в клочья: кожа свисает рулонами, руки объедены до мяса, от ног остались только кости. Я ползла, а оставшиеся во мне внутренние органы сыпались по пути. Это было… некрасиво. Ну, вы себе представляете. Ведь представляете?
– И что вы делали тогда?
– Начала есть. Да, есть. Из птиц тех, кто остался, настигнуть их оказалось весьма просто, безвольные твари. Ещё подбирала остатки своего тела. О, я упивалась собственными потрохами, как изысканным деликатесом.
– Какой ужасный сон.
– Да нет же, самый обычный.
Гретель с криком вскочила на локти, судорожно заползала по кровати. Она размахивает руками, крутит головой по сторонам. Вокруг бегают тени, мелькает тусклый свет. Безумный ритм сердца не замедляется, требует найти источник угроз. Во взгляде читается волнение, в выражении на лице тревога. Лишь через несколько минут девчонка наконец смогла успокоиться.
– Кошмар. Снова. С тех пор как мы вернулись в старый дом, они снятся мне каждый день, – тихим от усталости голосом прошептала Гретель, потёрла бледный лоб.
Девчонка четырнадцати лет с выразительными зелёными глазами, как у её матери, с маленьким аккуратным носом, как у её отца, и тонкими губами, как у кого – то ещё. Худощавая. Кожа бело-молочного цвета. На фоне присущего её телу белого и бледного ярко выделяются тёмно-каштановые волосы. Они же сейчас уложены в сложную прическу, представляющую собой большое количество переплетений волос и одну аккуратную косу. Красивая работа, на неё явно было потрачено немало времени. Что до остального? Она явно не успевает наравне со сверстницами гнаться за широко шагающими модными журналами. На её тонких пальцах с короткострижеными ногтями нет маникюра, помада ещё никогда не ложилась на губы. Не рисовались брови, не мазались щёки. Единственное, что поддавалось корректировке тушью – её и без того выразительные глаза.
Гретель смотрит на окно, плотно занавешенное клеёнкой.
«Какая жизнь такие и шторы», – вновь вспоминаются слова дедушки, они словно эхо, взывающее из далёких глубин. И звучат так, будто было это много-много лет назад.
Через занавес пробивается мало света, и в комнате настоящий мрак, но в то же время появившиеся тени выдают наступившее утро. Порой после кошмаров Гретель подолгу отходит, сидит на кровати, качается взад-вперёд по несколько часов. Но в это утро у неё что-то неприятно бурлит в животе, сильно хочется есть, голод зовёт на поиски.
– Тсссссс… Ааааа… – простонала Гретель, приложив руку к туго затянутым в косы волосам. – И как я со всем этим спала?
В этот момент на глаза попались пальцы. Вроде бы, её, но что-то такими она их не помнит. Под ногтями забилась уже засохшая кровь, а в одном месте, где обычно образовывается
