гроши, которые уходили в основном на еду, плохие продукты, плохая одежда, съёмная конура – разве об этом она мечтала в детстве? Глупо было верить, будто за воротами её первого дома ждёт какая-то иная, более приятная жизнь, но, оказывается, она всё-таки верила. И та реальность, с которой Полли столкнулась в восемнадцать лет, с каждым днём угнетала её всё сильнее.
Можно было сколько угодно заливать эти мысли вином по вечерам на кухне у Тома, болтая о фильмах, которые он смотрел в детстве, и сочиняя сценарии для своих, которые они могли бы снять где-то в другом мире. Можно было сыпать шутками на работе, подравнивая чёлку какой-нибудь Магдалене, а потом выметать её волосы из-под кресла, другой рукой запихивая в карман фартука деньги, благодарить её за то, что не требует сдачи и улыбаться во все зубы. Можно было гулять в парке, кормить уток в пруду и часами сидеть у реки, поедая безвкусный батон и думая о том, куда эта река течёт и кто сидит на её берегу за тысячи километров отсюда.
Но всё это было враньём, убогой попыткой посыпать шоколадной стружкой давно протухшее печенье. А Полли устала врать себе и делать вид, будто жизнь не так уж плоха. У неё не осталось причин просыпаться по утрам, ни единой. И если впереди её ждали десятки лет такой же пустоты, она не хотела жить так долго.
Ян, сам того не подозревая, спас её от бездонной ямы, куда Полли начинала проваливаться, рискуя никогда больше не выбраться на свет. Она ухватилась за своё новое занятие, как за верёвку, и карабкалась вверх, наплевав на риск.
В парикмахерскую №6 начали заходить необычные клиенты – те, кто прознал о том, что к Полли можно обратиться за особого рода помощью. Они являлись на стрижку, на покраску, на уход за бородой, да чёрт возьми, на удаление зубов готовы были к ней прийти. Она узнавала их сразу по особенному взгляду, иногда по неловкости и нервозности, с которыми они держались. Это было опасно, безумно опасно, и ей приходилось включаться в игру и искриться на пределе возможностей, лишь бы никто не заметил, как неестественно они себя ведут.
Она назначала им встречи в затрапезных кабаках или столовых на отшибе города, подальше от работы и дома, а иногда – на людных улицах и в парках, где по выходным было не протолкнуться от гуляющих семейств. Она выслушивала их истории, очень много похожих историй, и чувствовала себя последней негодяйкой, когда приходилось отказывать в помощи.
Эти истории стали сниться ей по ночам, пока в конце концов Полли не заработала бессонницу. В редкие удачные ночи, когда всё-таки удавалось заснуть, она то и дело вскакивала от малейшего звука, а потом лежала часами, уставившись в темноту с бешено колотящимся сердцем. У неё появилась привычка незаметно оглядываться, шагая по улице, а перед тем, как войти в подъезд, она с тревогой осматривала двор. И теперь повсюду – между полками в магазине, на лестничной клетке, возле двери квартиры, в тёмной ванной, в платяном шкафу – её подстерегали Алмазные Псы. Они были терпеливы, они никуда не торопились и сидели, затаившись,
