в лицо водоносу.
– Бабенку бы сюда, так сразу бы ожил, – бухнул Сагул.
– Да-а, – широко зевнул Макхака, не потрудившись прикрыть свой зев, полный кривых, желто-серых зубов. – Бабенку бы сюда сейчас самое-то…
Третий воин похлопал по лицу паренька, но тот в себя не приходил. А ведь начнись уже их тренировка, ни у кого бы не нашлось времени его прихлопнуть. Сагул и Макхака уже забыли про водоноса, стоя и обмениваясь похабными шутками, приправленными грубым гоготом. Жигалан стиснул челюсти.
– Ты смотри-ка, – жесткие брови Сагула изумленно вздыбились, глаза щурились в сторону лошадиного загона. – Неужто Отец и впрямь существует и слышит наши молитвы?
Воины присмотрелись. На горизонте широкого манежного поля показалась фигурка. Но не та, которую они терпеливо ждали уже третий заход ширококрылого кондора, что время от времени делал неторопливый круг над Материнским Даром и границей бескрайних прерий. Эта фигурка была куда повыше, поизящнее и не шла вразвалку. Ее бедра сладко покачивались, хотя та пыталась – и мужчинам это было видно, – скрадывать размах своих чресел, и идти деревянным шагом, словно опасаясь, что ее заподозрят в желании кого-то обольстить.
Остальные мужчины, бесцельно слоняющиеся по манежу и лениво размахивая руками, начали стягиваться к главному помосту, где уже скучала троица. Каждый был облачен в кирасу из шерсти и железных пластин. У некоторых она дополнялась поножами грубой выделки на ремешках и наплечниками, что удваивали внушительность фигуры воина и устрашали простой люд, но на деле серьезно сковывали свободу телодвижений своего носителя.
Эти нехитрые доспехи подпоясывались массивным ремнем, к которому крепились ножны для акинака и узкого кинжала. Также на пояснице была петличка, на которой бился о зад при ходьбе маленький круглый щит. Ноги воинов покрывала короткая, из чешуйчатых полос юбка по середину бедра. Ступни же были вдеты в мокасины из сыромятной кожи, что украшались орнаментом из игл дикобраза и защитной железной пластиной, вдетой в подошву.
Акинаки, доспехи и остальное снаряжение воинов ковал лично Мордовал, – близкий гвардеец вождя, что любил свободное время проводить в кузне, – его изделия получались грубые, тяжелые и незатейливые, под стать вечно распаренной физиономии их создателя, но со своей задачей они справлялись превосходно. Кинжал Сагула был неровным, лезвие – рябым, эфес же походил на кусок шишковатого навоза, однако всего с одного взмаха у воришки, что позарился на початок с кукурузного поля советника Ог-Лаколы, отлетели сразу четыре пальца на руке.
Но по большому счету, вся эта груда металла, которую они изо дня в день таскали на себе – кто с гонором и вразвалку, а кто с усталым раздражением, – использовалась по назначению так редко, что Жигалан порой начинал завидовать обычным соплеменникам, что разгуливали в струящейся на ветру шали, в наплечном пледе или вообще с голым торсом. Истекая кислым потом под кирасой, он завидовал им, но ровно до того момента, пока снова не становился свидетелем картины, похожей на ту, что разыгралась только что у телеги с водой.
