один конец удавки, я поспешно высвободилась от нее.
Осознавая на данный момент только то, что меня сейчас всерьез постарались отправить на тот свет и что убийца мог еще не отказаться от своих намерений, я вскочила на ноги и с гароттой в руке шагнула к корчившемуся и глухо рычащему от боли мужчине. И тут на меня накатила такая истерика, что впоследствии, вспоминая о том, что произошло дальше, я не раз краснела от стыда.
Пританцовывая на полусогнутых ногах, я принялась изо всех сил хлестать его струной. Перекладинки на ее концах щелкали по голове, по плечам и несколько раз попали ему в лицо. Нападение застало его врасплох. Он поднял голову и, без единой попытки к защите, держась за стенку, стал подниматься. Когда он уже почти выпрямился, я еще раз ударила его ногой в живот.
Он опять скорчился, теперь уже лежа. Не удержавшись на ногах от внезапной сильной дрожи в коленках, я уселась рядом.
Внимание постепенно возвращалось в нормальный режим восприятия окружающего, и я опять услышала собачий визг, перемежающийся злобным брехом. Взбудоражили мы животное своей возней, заставили нервничать.
Мой партнер по драке, похоже, начал приходить в себя. Расслабился, глубоко задышал и тут же обдал меня алкогольным перегаром. Ах, тварь ты этакая!
– Послушай, мерзавец, – обратилась я к нему с праведным негодованием, – даже забравшегося в дом воришку нормальные люди не кидаются душить, не спросив хотя бы о целях визита.
Мерзавец посопел, подумал о своем и выдал коротко, но ясно:
– Пош-шла ты!..
– И пошла бы, если б ты меня в дверях не встретил. А сейчас прими в знак признательности за обхождение!..
Я сидела на подходящей от него дистанции, и пощечина – нет, это была оплеуха – получилась весомой и классически звонкой. Мерзавец охнул и, взмахнув рукой, попытался меня достать. Пришлось со всей серьезностью посоветовать перестать наконец резвиться и взяться за ум. В противном случае я обещала не удержаться и повторно применить меры воздействия… С некоторыми добавлениями…
Пока я упражнялась в красноречии, не забывая, кстати, о ненормативной лексике – чтоб до него легче доходила родная речь, – он оправился настолько, что сел и внимал мне, разинув рот.
– Так ты – не она? – удивился он, едва я смолкла.
– Ну, это еще вопрос! – возразила я, поднимаясь. – Вот что я – не он, так это без сомнений.
Юмора он не понял, но, кажется, даже обрадовался чему-то. Я пнула его, как колесо, носком кроссовки и велела подняться и провести меня в помещение, более подходящее для объяснений, чем это. Но наглости его не было предела.
– Каких еще объяснений?.. – начал он, но я не дала ему договорить.
– Ты что, свинья, – заорала, как ненормальная, – думаешь, что я вот так просто оставлю тебя в покое после всего, что ты со мной сделал?
– А что, платить мне тебе нечем, – пробурчал он, вставая.
Слегка
